Десять правителей Кубани от Медунова до Ткачева

(скачать полный текст в формате PDF)

ПЕРВАЯ ДЕСЯТКА (1937-1973)

ВТОРАЯ ДЕСЯТКА (1973-2015)

От автора

Эту книгу я начала писать в 2009 году. Но, как это часто бывает, закончить и тем более издать ее в том же году не удалось. Работа растянулась на целых 6 лет. Я то отставляла ее, то снова к ней возвращалась. И вот только теперь, в 2015-м, отпускаю ее наконец в свободное плавание, к читателю. При этом сохраняю в тексте «математические» расчеты, на которых построена первая глава и которые аукаются потом по всей книге. Думаю, что мои скромные хронологические «открытия» любопытны сами по себе, независимо от того, когда они сделаны и какой сейчас год.

Что же касается героев этой книги, то многих из них успели забыть. Выросло уже несколько поколений кубанцев, которые хорошо знают Ткачева,  более или менее помнят Кондратенко, но о тех, кто правил нашим краем до них, имеют смутное представление. 

Льщу себя надеждой, что моя книга одним поможет вспомнить, а другим лучше узнать, кем и как творилась политическая история Краснодарского края.

Июнь 2015 г.

Предисловие ко второму изданию

Первое издание этой книги вышло в июне 2015 года. 

Читатели встретили ее с большим интересом. В самый короткий срок тираж был раскуплен, и уже в сентябре книгу пришлось допечатывать. Чем же так привлекла история десяти правителей Кубани? 

Мне кажется, все дело в дефиците информации и тем более аналитики на эту тему. Ведь у нас не принято писать о тех, кто нами руководит, «копаться» в том, как они пришли к власти, взвешивать на весах истории плоды их труда, исследовать с близкого расстояния их характеры и судьбы. 

Вдруг оказалось, что людей очень интересуют ответы на эти и другие вопросы, касающиеся личности наших правителей. В этом я смогла убедиться, обсуждая книгу в самых разных аудиториях – с бывшими партийными и советскими работниками, политологами, журналистами, библиотекарями, студентами… 

После выхода «Десяти правителей» в  издательство «Книга» стали приходить и звонить люди с просьбой выделить, (продать, прислать) хотя бы экземпляр этого издания. Шквал звонков и писем обрушился и на мою голову. Одни делились впечатлениями от прочитанного, благодарили за то, что вспомнила давно забытых руководителей края. Другие рассказывали какие-то свои истории, связанные с тем или иным персонажем «Десяти правителей». Несколько человек прислали мне свои собственные увесистые мемуары, посвященные «хождению во власть». 

Наслушавшись и начитавшись чужих историй, я поначалу даже пожалела, что не знала их раньше, но потом поняла: если бы я пошла по этому пути, стала рассказывать «истории», пусть и очень занимательные,  получилась бы совсем другая книга. 

В «Десяти правителях…» я ставила перед собой совсем иную задачу – написать, если хотите, коллективный портрет власти, какой она была на Кубани на протяжении последних сорока с лишним лет. Многое при этом, конечно же, осталось «за кадром», ведь у всякого жанра свои законы. А жанр этой книги –  политологическое исследование.

И тем не менее, кое-что из рассказанного и присланного мне читателями я во второе издание книги добавила. Заодно исправила несколько ошибок и неточностей, которые, к сожалению, были в первом издании и на которые указали мне читатели, за что им отдельное большое спасибо.

Таким образом, книга, которую вы держите сейчас в руках, – представляет собой третий ее тираж, несколько отличающийся от двух предыдущих, и не только цветом обложки.

При этом неизменной остается  авторская позиция по отношению к героям книги. Для меня чрезвычайно ценно, что  эту позицию поддержали и коллеги-журналисты, и историки, и те, кто лично знал руководителей края, работал с ними. 

Разумеется есть читатели, которые не во всем согласны с автором. Кому-то показалось, что в книге излишне сочувственно говорится о Медунове, кто-то не разделяет моего видения личности Кондратенко, кого-то не вполне устроила оценка деятельности Ткачева. Один из живущих в Москве экс-правителей Кубани остался недоволен собственным политическим портретом. Родственники другого, уже ушедшего из жизни, разочарованы тем, как он представлен в книге. Друзья и соратники третьего обижаются: а почему про него написано меньше, чем про других? 

Я уважаю мнение соратников, друзей и родственников персонажей моей книги. Но у каждого из нас  свой Медунов, свой Кондратенко, свой Егоров и т.д. – в зависимости от степени близости и опыта личного общения. В «Десяти правителях» – мой, пусть субъективный взгляд на этих людей, продиктованный собственным опытом и личными наблюдениями. О политических фигурах такого масштаба всегда спорят, и если моя книга кого-то побуждает к такому спору, – я только рада.

Благодарю тех многочисленных читателей, кто уже прочел книгу, откликнулся на нее, и тех немногих, кто не поленится перечитать ее во втором, исправленном и дополненном издании. А тем, кто открывает «Десять правителей» впервые, желаю приятного чтения и обещаю, что скучным оно не будет.

Особая благодарность – директору издательства «Книга» Татьяне Василевской за профессиональную и оперативную работу с моей книгой и хлопоты, связанные с ее переизданиями.

Январь 2016 г.                                                        С. Шишкова-Шипунова

Часть I. КТО ЕСТЬ КТО

Занимательная арифметика за 2009 год

Краснодарский край образован в недоброй памяти 1937 году.  

Сейчас, когда я пишу эти строки, заканчивается 2009-й. 

Как вы думаете, сколько «первых лиц» сменилось на Кубани за прошедшие 72 года ?  Ни много ни мало – 20 человек.

А вы, начиная с кого, помните этих руководителей? 

Небось, с Медунова. Я тоже. 

И книгу я собиралась начать именно с него, но потом подумала, что будет несправедливо даже не упомянуть здесь его предшественников.

Стала разбираться, кто когда был, кто кого сменил, и оказалось, что вышеозначенные 72 года истории Краснодарского края  удивительным образом  делятся ровно пополам, на два временных отрезка по 36 лет каждый.  При этом на протяжении первых 36 лет (с 1937 по 1973) сменилось ровно 10 «первых лиц».  И точно столько же  пришлось на следующие 36 лет (с 1973 по 2009), отсчет их начинается как раз с Медунова. 

Об этой-то «второй десятке» правителей Кубани и пойдет  речь. 

Это не серия биографических очерков. Писать и читать их было бы, пожалуй, скучно. Я сама затрудняюсь определить жанр этой книги. Что-то вроде занимательной политологии?  А может, политической арифметики? 

Я люблю выискивать всяческие совпадения. Как правило, они ровным счетом ничего не значат, а все равно интересно .

Так вот, период времени с 1973 по 2009 год тоже делится ровно пополам – до и после 1991 года. 18 лет до и 18 лет после. 

До – социализм и советская власть, после – капитализм и демократия. 

До – первые секретари крайкома КПСС, после – губернаторы.

Как вы уже догадались, их тоже поровну: 5 первых секретарей и 5 губернаторов.  Но это еще не все совпадения.

Оба временных отрезка длиною в 18 лет каждый, в свою очередь, делятся тоже ровно пополам: на 9 + 9. Что это за «девятилетия»? А вот что.

С. Ф. Медунов находился у власти ровно 9 лет – с 1973 по 1982 год. В следующие 9 лет сменилось четверо  первых секретарей крайкома партии: Воротников, Разумовский, Полозков, Маслов.

Теперь посмотрим на вторые 18 лет. И здесь видим  то же деление: 9 + 9. 

На протяжении 9 лет – с 1991 по 2000 – год в крае сменилось четыре губернатора – Дьяконов, Егоров, Харитонов, Кондратенко. А затем к власти пришел и остался на целых 9 лет Ткачев .

Итак, алгоритм смены власти на Кубани на протяжении последних 36 лет можно записать следующей формулой: (9+9) + (9+9), или 18 + 18, или, что будет точнее всего, 9 + 18 + 9.

Девять лет стабильности (Медунов) + восемнадцать лет смуты (4 первых секретаря, 4 губернатора) + девять лет стабильности (Ткачев).  Говоря о «стабильности» и «смуте», я имею в виду не политику в целом, а только кадровые процессы – частую смену правителей или достаточно долгое нахождение у власти одного и того же человека. 

Есть любопытные совпадения и другого порядка.

Трое из десяти правителей Кубани в молодости имели отношение к… авиации. Медунов в годы войны окончил школу авиационных штурманов, служил в авиаполку. Воротников по образованию авиационный инженер, много лет работал в авиационной промышленности. Егоров начинал учиться в авиационном училище, но был комиссован по здоровью. Согласитесь, что для аграрного края это как-то даже удивительно. 

Еще совпадения. Двое из десяти правителей Кубани этого периода по прихоти политической судьбы оказывались у власти дважды. Оба они – Николаи. Николай Кондратенко и Николай Егоров. 

Двое из  десяти по 4 года возглавляли комитеты ВЛКСМ (краевой и районный). Обоих зовут Александрами. Александр Маслов и Александр Ткачев. Кстати, они же – самые высокорослые среди всех правителей Кубани.

Удивительно, но среди десяти руководителей края оказались целых три пары родившихся в один  или почти в один день! 

Медунов и Харитонов – 4 октября, с разницей в 31 год (1915 и 1946). 

Полозков и Кондратенко – 16 февраля, с разницей в пять лет (1935 и 1940). 

Разумовский и Воротников родились с разницей всего в один день – 19 и 20  января – и ровно 10 лет (1936 и 1926).

Когда я начинала писать эту книгу, двух ее героев – Егорова и Медунова – уже не было в живых. За то время, пока я над ней работала, не стало  еще троих – Воротникова, Дьяконова и Кондратенко. Как ни странно, и здесь случились свои печальные совпадения: трое из пяти ушли из жизни в одном и том же месяце – сентябре; двое – Воротников и Дьяконов – в один и тот же год – 2012-й (хотя разница в возрасте между ними была целых 20 лет). На сегодняшний день живет и здравствует лишь половина из последних десяти правителей Кубани. 

До 1991 года смена первых секретарей Краснодарского крайкома происходила по принципу  «свой – чужой». Подобно тому, как в России, начиная с 1917 года, правители менялись с давно замеченной закономерностью, связанной… с прической. Лысых вождей всегда сменяли обладатели густой шевелюры (для наглядности выделю их шрифтом): Ленин – Сталин – Хрущев – Брежнев – Андропов – Черненко – Горбачев – Ельцин – Путин – Медведев – Путин… 

До сих пор это был самый верный способ узнать, кто будет следующим.

А на Кубани, повторю, до определенного времени смена первых лиц происходила по принципу «свой – чужой»:

Медунов – свой

Воротников – чужой

Разумовский – свой

Полозков – чужой

Маслов – свой…

Вот начиная с Маслова, то есть с 1990 года,  когда федеральный центр был наиболее  ослаблен, все правители Кубани – уже свои, местные, более того, все – выходцы из кубанских станиц. Маслов – из Убеженской,  Дьяконов – из Платнировской, Егоров – из Зассовской, Харитонов – из Михайловской, Кондратенко из Пластуновской, Ткачев – из Выселок.

Любопытно, что первым лицом в крае практически никогда не становился уроженец краевой столицы, Краснодара. Единственное исключение – Разумовский. Почему? Обычно этот политический феномен  (ведь и во главе нашей страны никогда не стоял уроженец Москвы) объясняют тем, что люди с периферии активнее, напористее, целеустремленнее, и в своем желании сделать политическую карьеру способны добиваться большего, нежели столичные жители. Провинциалы смолоду стремятся в столицу и закаляются в борьбе за место под ее солнцем, тогда как столичным жителям некуда стремиться из своей столицы (разве что за пределы страны). 

К этому стоит добавить, что не только в последние годы, но и за весь период, начиная  с 1937 года,  абсолютное большинство кубанских правителей  (кроме краснодарца  Разумовского и  воронежца Воротникова) – уроженцы  сел, деревень и станиц, выходцы из крестьянских семей. И это кажется странным, потому что «гегемоном»  партия  считала как раз рабочий класс, а к крестьянству всегда относилась с некоторым подозрением, как бы не вполне ему доверяла. Но возможно, эта тенденция характерна только для Кубани? В таком случае объяснение ей может быть лишь одно: аграрная специфика региона, требовавшая, чтобы руководитель хорошо знал село, сам был «человеком от земли». 

Что-то мне подсказывает, что с уходом Ткачева на Кубани снова начнется чехарда «свой – чужой». Так обычно бывает, когда руководитель очень долго сидит на своем месте, и так уже было у нас в начале 80-х, после ухода Медунова. Впрочем, поживем – увидим.

Но сначала все-таки – о далеких предшественниках  современных руководителей  Краснодарского края. 

Первая десятка

краткий экскурс в историю

Итак, в 1937 году из Азово-Черноморского края с центром в Ростове-на-Дону выделился в самостоятельную административно-территориальную единицу Краснодарский край. 

Руководить новым краем был поставлен Иван Александрович Кравцов. 

На пост первого секретаря Краснодарского крайкома ВКП(б) он прибыл из Ростова, с должности председателя Азово-Черноморского крайисполкома. Случилось это в сентябре 1937 года. Но уже через два  месяца, в ноябре, Кравцов был арестован и  расстрелян как «враг народа». Известно о нем немного. Родом он был из североосетинского села Алагир, образование имел, как тогда писали, низшее, на момент избрания ему был 41 год. Обвинили его по контрреволюционной 58-й статье, приговор был вынесен военной коллегией Верховного суда и в тот же день приведен в исполнение. 

Кажется, и следа-то от человека не осталось никакого… 

Но вот находим такой след в книге Юрия Жукова «Иной Сталин» . Речь идет о пленуме ЦК ВКП(б) в октябре 1937 года, на котором обсуждался вопрос о предстоящих выборах в Верховный Совет СССР.

«Было среди прочих и еще одно весьма примечательное выступление, – пишет Ю. Жуков. – …Первый секретарь Краснодарского крайкома И. А. Кравцов единственный поведал, и весьма подробно, о том, что его коллеги потихоньку делали уже последние недели. Рассказал о подборе только таких кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР, которые бы отвечали интересам исключительно широкого руководства. 

– Мы выдвинули в состав Верховного Совета, – разоткровенничался Кравцов, – наших кандидатов. Кто эти товарищи? Членов партии восемь человек, беспартийных и членов ВЛКСМ два человека. Таким образом, процент беспартийных мы выдержали тот, который указан в проекте решения ЦК. По роду работы эти товарищи распределяются так: партработников четверо, советских работников двое, председатель колхоза один, комбайнер один, тракторист один, нефтяник один. Из них женщин две, орденоносцев двое и казаков трое…

Сталин: Кто еще, кроме комбайнеров?

Кравцов: В десятку входят Яковлев , первый секретарь крайкома, председатель крайисполкома.

Сталин: Кто это вам подсказал?

Кравцов: Я вам, товарищ Сталин, должен сказать, что подсказали это здесь, в аппарате ЦК.

Сталин: Кто?

Кравцов: По вызову мы командировали в ЦК нашего председателя крайисполкома товарища Симочкина, который и согласовал это в аппарате ЦК.

Сталин: Кто?

Кравцов: Я не скажу, я не знаю.

Сталин: Вот жаль, что не скажете, неправильно сказано было.

Сегодня невозможно установить, что породило нарастающий гнев Сталина, который столь отчетливо слышался в трех вопрошающих и одновременно настаивающих «кто»… Возможно, протест Иосифа Виссарионовича вызвало упоминание фамилии Яковлева… Но не менее вероятно и иное предположение. Гнев Сталина вызвал открыто названный принцип отбора кандидатов в депутаты. Из десяти человек четверо оказались партфункционерами, а двое – советскими чиновниками. Иными словами, восторжествовал тот самый принцип, ради ликвидации которого и была затеяна им  политическая реформа с новой Конституцией и новым избирательным законом».

По прочтении приведенной Ю. Жуковым стенограммы сам собой напрашивается вывод, что обвинение Кравцова каким-то образом было связано с подготовкой к выборам. Пленум состоялся в октябре, а в ноябре, за месяц до выборов, Кравцов уже был расстрелян.  

А ведь именно ради выборов было изменено административно-территориальное деление РСФСР, в результате которого вместо Азово-Черноморского края на карте появились две новые «единицы» – Ростовская область и Краснодарский край (точно так же были разделены еще шесть российских территорий, что существенно увеличило число избирательных округов, обеспечило дополнительные места в Верховном Совете). 

Ю. Жуков считает, что накануне тех выборов сложилось мощное противостояние сталинской группы и «широкого руководства» по вопросу о том, как следует проводить эти выборы – на альтернативной основе, как предлагала «группа Сталина», или безальтернативно, как того желали первые секретари с мест, опасавшиеся, что всех их «прокатят». Первые секретари это противостояние выиграли, но 90% из них позже  были репрессированы, и среди них – Кравцов, который даже не успел стать 1-м секретарем  крайкома, а лишь возглавлял организационное бюро ЦК ВКП(б) по Краснодарскому краю. 

Вслед за ним  был снят с должности, вызван в Москву, где  канул в неизвестность,  председатель оргкомитета Верховного Совета РСФСР по Краснодарскому краю, читай: председатель крайисполкома В. А. Симончик (в стенограмме он ошибочно назван Симочкиным). 

А в Верховный Совет вместо них были избраны уже новые руководители края – Марчук и Богданов, их фамилии находим в списке депутатов ВС СССР 1-го созыва, избранных от Кубани 12 декабря все того же 1937 года. 

Михаил Иванович Марчук был выходец из Белоруссии – деревня Орли Гродненской губернии.  От роду ему было 46 лет. В Краснодар прибыл с должности председателя Ивановского облисполкома.  Как и Кравцов, возглавлял оргбюро ЦК (краевой комитет партии все еще не был сформирован, это произошло только 10-15 июня 1938 года на 1-й краевой партконференции).  Именно  при Марчуке  был репрессирован герой гражданской войны, легендарный командир Стальной дивизии, директор  Кубаньрисстроя Дмитрий Петрович Жлоба. Но и сам Марчук  продержался  недолго – с ноября 1937-го по май 1938-го. Был вызван в Москву, там арестован, обвинен в шпионаже и в июле 1938 года расстрелян. Председатель крайисполкома И. С. Богданов доработал до 1940 года, был отозван в Москву на учебу, дальнейшая его судьба неизвестна.

Неудивительно, что после двух «врагов народа» (в 1956 году оба они – и Кравцов, и Марчук – были посмертно реабилитированы) руководить краем прислали чекиста. 

Леонид Петрович Газов, уроженец Рязанской губернии, села Курбатово, сын священника, участник гражданской войны, в 20-х работал в Адыгейском обкоме и Кубанском окружкоме ВКП(б). С конца 20-х – в органах ОГПУ-НКВД.  Первым секретарем Краснодарского крайкома был избран в мае 1938 года, в возрасте 40 лет, с должности начальника УНКВД Кировской области. Но уже в январе 1939-го, меньше, чем через год, политбюро ЦК ВКП(б)  принимает решение: «Снять т. Газова Л. П. с поста первого секретаря Краснодарского крайкома ВКП(б) как не обеспечившего руководства Краснодарской парторганизацией».

Репрессии к тому времени  пошли на спад, более того, в постановлении политбюро Газова даже упрекают в том, что он «не выполнил указаний ЦК ВКП(б) о внимательном разборе апелляций коммунистов, исключенных из партии, и тем самым способствовал продолжению вражеской практики избиения честных работников партии, оклеветанных провокаторами, пробравшимися в ряды ВКП(б)».

За это в 1938-м  его бы, наверное, тоже расстреляли, но в 1939-м просто отозвали в распоряжение ЦК, после чего он много лет благополучно прослужил в наркомате текстильной промышленности (позже  –  Минлегпром). Дожил почти до 90 лет и умер в Москве в 1987 году, когда в стране уже вовсю шла перестройка.

Итак, меньше чем за полтора года существования Краснодарского края – с сентября 1937 по январь 1939 – сменилось три  руководителя. 

В последующей истории края были еще два момента, когда первые лица менялись чаще обычного. Первый раз это случилось после снятия с поста Медунова: за три года сменилось три первых секретаря крайкома. Второй раз – после распада СССР: за три года на Кубани сменилось три губернатора. 

Имена трех  первых руководителей края – Кравцова, Марчука, Газова – знают и помнят сегодня разве что историки.  Неудивительно, ведь речь идет о людях, рожденных еще в конце XIX века, соответственно в 1896-м, 1891-м, 1899-м годах.  Все они так или иначе лично причастны ко всем  драматическим событиям начала ХХ века – революции, гражданской войне, репрессиям  (сначала – исполнители, потом – жертвы).  Волею судьбы, скорее случайно, чем закономерно, они оказались причастны  и к становлению Краснодарского края, хотя сделать успели немного.      

Только четвертый по счету руководитель нового края  – Петр Ианнуарьевич (Януарьевич) Селезнев – смог стать настоящим, полноправным  лидером Кубани, которому судьбой было отпущено достаточно времени для того, чтобы что-то сделать и оставить по себе добрую память. 

Родом он был из села Тимашево Самарской губернии. Служил в царской армии. В партии с 1915-го, а на партийной работе с 1920 года. В Краснодар был прислан  из аппарата ЦК, где работал заместителем заведующего отделом руководящих партийных органов. На тот момент ему было 42 года (он последний из кубанских правителей, чей год рождения – 1897-й – относится к позапрошлому веку). 

Селезнев проработал на Кубани целых десять лет – с 1939 по 1949 год – рекорд пребывания на этом посту, который  на сегодняшний день превзошел  только один  руководитель края  – Ткачев.

Может, и Селезнева постигла бы участь его предшественников, но через два года после его назначения началась Великая Отечественная война, и было уже не до смены кадров на местах. Во время войны Селезнев руководил партизанским движением на Кубани, а после освобождения края от немецкой оккупации (1943 год) возглавил восстановление сильно порушенного  хозяйства.  Напомню, что  Краснодар был отнесен  к числу 15 городов СССР, подвергшихся во время войны наибольшему разрушению.

Судя по всему, П. И. Селезнев пользовался уважением и даже любовью сограждан. Под стать ему был и председатель крайисполкома тех лет П. Ф. Тюляев. Все исследователи отмечают, что у них был на редкость слаженный и эффективный тандем, а их отношения между собой могут служить образцом совместной работы. К сожалению, жизнь обоим была отпущена короткая: Селезневу –  52, а Тюляеву  и вовсе 41 год, в должности председателя крайисполкома он успел поработать около 5 лет.  

П. И. Селезнев – единственный  руководитель Краснодарского края, который умер на этом  посту. На похороны его в марте 1949 года пришел весь город и съехались делегации со всего края. 

Вот что написала мне после выхода первого издания этой книги жительница Сочи Т.Е. Формагина, много лет руководившая городской библиотечной системой:

«Мой папа, Теряев Евгений Александрович, с 1946-го по 1952 год работал первым секретарем Туапсинского райкома партии. Он приехал в Краснодар на похороны Петра Януарьевича.  Мы с мамой жили в то время в Краснодаре, и я, десятилетняя девочка, тоже пошла на церемонию прощания в крайкоме (угол ул. Красной и Ворошилова), очень плакала. Папа увидел меня в толпе, испугался, что меня раздавят (народу было очень много), и дома отругал, но не сильно. Все были подавлены случившимся».

Помнят Селезнева и сегодня. В Краснодаре есть улицы Селезнева и Тюляева.  Кроме них двоих, в советское время такой чести был удостоен из числа руководителей края еще только один человек – Н. Г. Игнатов, о котором речь дальше. 

В 2014 году, после смерти первого всенародно избранного губернатора Кубани Н. И. Кондратенко в его честь также переименовали одну из улиц Краснодара. 

Николай Григорьевич Игнатов оказался первым среди правителей края уроженцем ХХ века (1901). Переведен был из Орловского обкома партии, где также работал 1-м секретарем. Родом Игнатов был с Дона, из станицы Тишанской, служил в Красной армии, в органах ВЧК-ОГПУ, считается, что он был причастен к репрессиям против казаков. Работал первым секретарем одного из райкомов Ленинграда, потом Куйбышевского обкома.

У нас он руководил  три с половиной года (1949-1952). При нем краевая партийная организация не только восстановила свою довоенную численность, но и значительно выросла. Это был опытный организатор, или, как говорили в партии, «орговик» и, видимо, именно тогда в крае была впервые отлажена та модель организационно-партийной работы, которая в основе своей сохранялась потом долгие годы. 

Игнатов работал на Кубани в период первой послевоенной пятилетки. При нем на территории Курганинского района снимался фильм «Кубанские казаки», по которому можно судить если не об уровне жизни тех лет, то хотя бы о том, к чему стремились, какую жизнь хотели построить на Кубани руководители края во главе с Игнатовым.

После Кубани карьера его еще более причудлива: секретарь ЦК и одновременно министр заготовок СССР, и снова первый секретарь – сначала  Ленинградского горкома, потом Воронежского и Горьковского обкомов, а затем  опять – секретарь ЦК и одновременно  председатель Президиума Верховного Совета РСФСР. 

Между прочим, был причастен к свержению в 1964 году Хрущева.

Игнатов – единственный из лидеров Краснодарского края, кто похоронен на Красной площади в Москве (1966). 

Сменивший его в 1952 году Виктор Максимович Суслов стал первым руководителем, назначенным из «своих», из аппарата Краснодарского крайкома. Он же –  последний руководитель сталинского призыва. Родился в 1910 году, в селе Новоромановском Ставропольского края. Окончил сельхозинститут, до войны работал агрономом, директором сельхозтехникума. Суслов – единственный  из первой десятки руководителей края, кто во время Великой Отечественной войны был в действующей армии, на фронте, имел боевые награды. Остальные, начиная с Газова и кончая Золотухиным, весь период войны оставались на партийной работе – в тылу или, как Селезнев, на оккупированных территориях.

Только после тяжелого ранения (1943) Суслов попадает на партийную работу – сначала в Адыгейский обком, затем – в Краснодарский крайком ВКП(б): заведующий сельхозотделом, 2-й, потом 1-й секретарь. В этой должности он проработал около пяти лет, до февраля 1957-го. Был делегатом  ХХ съезда партии.  О том, чем закончилась партийная карьера этого человека, подробно рассказывает в своей книге Виктор Салошенко . Он приводит цитату из выступления на пленуме Краснодарского крайкома «московского гостя» – заведующего отделом партийных органов ЦК  В. Чураева:

«Товарищи! ЦК КПСС и бюро крайкома партии поручили мне доложить вам о том, что в связи с создавшейся обстановкой в крае с сельским хозяйством и особенно в животноводстве тов. Суслов не в состоянии в дальнейшем обеспечить руководство и его необходимо освободить от обязанностей первого секретаря крайкома КПСС».

Можно было бы поверить этим выводам, если бы не одно «но». Ровно через восемь месяцев, в октябре того же 1957 года Краснодарский край был награжден орденом Ленина за …крупные успехи в развитии сельского хозяйства. «Неужели в течение года возможны такие разительные перемены?» – справедливо удивляется Салошенко.  Но истинные причины снятия Суслова он в своей книге так и не проясняет, а в архивных документах остался обычный партийный эвфемизм: «в связи с ухудшением здоровья…» 

Я решила спросить об этом у живущей в Сочи дочери В. М. Суслова Светланы Викторовны Сусловой (много лет она работала директором санатория «Зеленая роща», на территории которого находится т.н. «зеленая» дача Сталина). Может быть, отец что-то рассказывал об этом эпизоде своей биографии?

- Сам не рассказывал, но после его смерти мы с сестрой Татьяной (Хангалдовой) искали и нашли кое-какие документы, проливающие свет на эту историю. Это секретная стенограмма совещания в ЦК, где обсуждались вопросы сельского хозяйства и где отец выступил фактически против идеи Хрущева засадить Кубань кукурузой. Отец ведь был очень грамотным человеком, окончил Тимирязевскую академию и, видимо, уже тогда понимал, что этого делать нельзя. Он  говорил, это есть в стенограмме, что Кубань должна  выращивать пшеницу, в этом ее предназначение.  Хрущеву это, вероятно, не понравилось, потому что совсем скоро после того выступления отца сняли.

Что ж, очень похоже на правду...

Несмотря на «ухудшение здоровья», В. М. Суслов был назначен директором ВНИИМКа (Всесоюзный научно-исследовательский институт масличных культур). В этой должности он проработал 12 лет и в 1969-м трагически погиб: был застрелен  прямо на улице одним «обиженным» сотрудником, которому он будто бы отказал в получении квартиры…

Дмитрий Сергеевич Полянский стал первым хрущевским назначенцем на Кубани. Родом он был с Донбасса, село Славяносербское. Кстати, родился  ровно в тот  день, когда в России произошла Великая Октябрьская социалистическая революция – 25 октября (7 ноября) 1917 года. Таких людей называли «ровесниками Октября». Сам он чрезвычайно этим гордился.

На Кубань прибыл из Оренбургского обкома, а  до этого работал в Харькове, на Алтае, с 1949 по 1955 год –  в Крыму, где был  председателем облисполкома, 1-м секретарем Крымского обкома.

Есть любопытные воспоминания  Г. В. Мясникова, второго секретаря Пензенского обкома КПСС, о том, как именно Полянский  стал главой Крыма: «Я вспомнил, как он пошел в гору. Хрущев, Титов и он встретились в Крыму. Возникла идея передачи Крыма Украине. Титов (бывший первый секретарь Крымского обкома) идею с ходу отверг, а Полянский сказал, что это гениально. На следующий день собрали пленум. Титова прогнали, а Полянский стал первым секретарем обкома». 

Так ли это? Полянский стал первым секретарем Крымского обкома в январе 1954 года, а Закон «О передаче Крымской области из состава РСФСР  в состав УССР» вышел 26 апреля того же года. Хотя, его, возможно, целых три месяца готовили. Спешить-то было некуда.

Когда ни Хрущева, ни Полянского уже не было в живых, Сергей Федорович Медунов рассказывал об истории передачи Крыма Украине  несколько иначе. Якобы именно ему первому Хрущев поведал об этой идее, а уж он, Медунов, рассказал о ней Полянскому, который к тому времени действительно был первым секретарем Крымского обкома. И оба якобы возмутились и пытались отговорить Хрущева… Возможно, и пытались, но вообще-то Полянский был преданным сторонником Никиты Сергеевича. Активно брался воплощать сельскохозяйственные идеи Хрущева, названные впоследствии волюнтаристскими. Именно Полянский втянул Кубань в непосильное соревнование со штатом Айова под лозунгом «Догоним и перегоним Америку!».  Догнать и перегнать  богатый американский штат в области сельского хозяйства – это было, конечно, чистой авантюрой. Тем не менее, при Полянском край был награжден первым орденом Ленина. 

В Краснодаре Дмитрий Сергеевич  работал чуть больше года – с февраля 1957-го по апрель 1958-го. (А он везде работал недолго – по одному-два года). Но кубанцы долго еще считали его «своим человеком» в высших эшелонах власти: впоследствии он был председателем Совмина РСФСР, первым заместителем председателя Совета Министров СССР. После отставки Хрущева был понижен в должности до министра сельского хозяйства, а позже и вовсе угодил в «посольскую ссылку» – сначала в Японию, потом в Норвегию… 

С апреля 1958 по июнь 1960 года Краснодарский крайком партии возглавлял Дмитрий Михайлович Матюшкин, вышедший, как и В. М. Суслов, из краевого партаппарата. Но родом он был из Орловской области, райцентра Болхов (1906). Партийная карьера его началась в Горьком, продолжилась во Владимирской области, с 1942 по 1949 он в аппарате ЦК ВКП(б), затем в Краснодаре – секретарь крайкома по промышленности, второй секретарь. Получается, что работал он при Игнатове, Суслове и Полянском, которого и сменил на посту первого секретаря в 1958 году. Участь его была незавидной: пришлось «платить по счетам», оставленным Полянским, то есть выполнять все те громкие обязательства и обещания, которые успел дать его предшественник, в частности, «задрав штаны», гнаться за Айовой. Ни догнать, ни выполнить, естественно, не удалось. Через два года решением ЦК Матюшкин был освобожден «за недостатки в работе» (кстати, те же, что и у Суслова, –  в области животноводства), но при этом  переведен на аналогичную должность – первым секретарем Калужского обкома КПСС. Значит, не так уж плохо работал? 

На смену ему был прислан опять-таки из ЦК партии Георгий Иванович Воробьев – последний назначенец Хрущева. Родом из Владимирской области, село Кидекша, 1914 года рождения, окончил Тимирязевскую академию, был агрономом. На партийной работе с 1941 года. Работал в Туркмении,   был вторым секретарем Ленинградского и первым секретарем Удмуртского обкомов КПСС. Кубанью руководил неполных шесть лет – с 1960 по 1966 год. Это при нем 15-16 января 1961 года в Краснодаре в первый раз произошли массовые  волнения. 

Напомню вкратце эту историю. Военный патруль задержал на Сенном рынке солдатика, торговавшего сапогами и шапкой, за него вступился находившийся на рынке народ, толпа двинулась по улице Красной к военной комендатуре, дежурный которой, чтобы не допустить штурма, выстрелил вверх, пуля, срикошетив, попала в голову мальчишке, случайно прибившемуся к толпе. Убийство подростка разъярило толпу, она двинулась дальше, к крайкому партии, ворвалась в здание и учинила там погром. Только к концу следующего дня люди успокоились и разошлись по домам. Зачинщики вскоре были арестованы и осуждены на длительные сроки, а двое даже расстреляны. В историю эти события вошли как «Краснодарское восстание».

Второй раз нечто подобное случилось почти 30 лет спустя, при И. К. Полозкове.  По совершенно удивительному совпадению, – в те же самые числа, а именно в ночь с 15 на 16 января 1990 года. И началось все тоже с  военкомата.  Был объявлен призыв резервистов в Нагорный Карабах, где в те дни резко обострился межнациональный конфликт между армянским  и азербайджанским населением. Члены семей увезенных из Краснодара в Карабах резервистов, в основном, конечно, женщины устроили на площади перед зданием крайкома партии в Краснодаре многодневный митинг протеста, тоже едва не закончившийся погромом. Но на этот раз ситуацию удалось удержать. Резервистов вернули домой, и никаких репрессий к бунтовщикам применено не было.

Но вернемся к Воробьеву. Ко времени его правления относится и печально известная хрущевская акция по уничтожению  личных подсобных хозяйств. В отличие от Полянского, который в свое время (1957) взял сторону Хрущева в его противостоянии с «группой Молотова», Воробьев, спустя 7 лет, в 1964 году, напротив, поддержал заговор против Хрущева, благодаря чему после смены власти в стране остался еще на два года руководить Краснодарским краем. В 1966-м он был назначен замминистра сельского хозяйства, позже много лет возглавлял Госкомитет по лесному хозяйству. 

Тут справедливости ради надо назвать имя еще одного человека. Дело в том, что во времена Хрущева в партии было введено разделение на промышленные и сельские комитеты. С января 1963-го по декабрь 1964 года в Краснодаре существовал параллельный промышленный крайком, первым секретарем которого был Александр Иванович Качанов. То есть около двух лет в крае (как и по всей стране) было два первых секретаря – Воробьев и Качанов, но Воробьев был все-таки «первее». Это видно хотя бы из того факта, что, когда после свержения Хрущева партийное двоевластие отменили, первым секретарем объединенного крайкома партии остался именно он, Воробьев, а Качанов стал вторым.  Любопытно, что и этот, единственный в той когорте  правителей Кубани Александр тоже был в свое время (1953 – 1958) первым секретарем крайкома ВЛКСМ и рост имел высоченный, под два метра, как и известные нам высокорослые комсомольские деятели из новейшей истории края – Александр Маслов и Александр Ткачев.

Десятый по счету первый секретарь крайкома, назначенный уже при Брежневе,  Григорий Сергеевич Золотухин  родом был из села Средние Опочки Курской губернии (1911). Прибыл на Кубань из Тамбова, где «прошел путь» от секретаря райкома комсомола до первого секретаря  обкома партии. Краснодарской парторганизацией руководил 7 лет – с января 1966-го по апрель 1973-го. Именно при Золотухине были заложены основы всех тех достижений, которые мы привыкли относить к эпохе Медунова. При нем построено Краснодарское водохранилище (т.н. Кубанское море), началось движение за высокую культуру земледелия, получен рекордный за всю историю Кубани урожай зерновых, развернулось массовое жилищное строительство в Краснодаре.  И не только жилищное: многие объекты культуры и социального назначения – театры и кинотеатры, школы, вузы, больницы, памятники, парки и скверы, к которым мы привыкли так, будто они существовали всегда, на самом деле появились именно в те годы – в конце 60-х – начале 70-х. 

При Золотухине Краснодарский край был награжден вторым орденом Ленина, а сам он – звездой Героя социалистического труда. 

Оставив в 1973 году Кубань на пике ее развития, Г. С. Золотухин  затем в течение 14 лет работал министром заготовок СССР.

На этом список  первых десяти руководителей заканчивается. 

Золотухина сменил Медунов, и на Кубани началась новая эпоха. 

Подведем некоторые промежуточные итоги.

Период с 1937 по 1973 год  (обратите внимание на зеркальный порядок цифр: 37 – 73) тоже имеет свою почти срединную точку – 1953 год, год смерти Сталина. Пятеро первых секретарей крайкома ВКП(б) / КПСС, руководили на Кубани при Сталине и пятеро – после него. 

Руководить Кубанью присылали кадры со стороны, как правило, из Центральной России – Ростов, Иваново, Киров, Орел, Оренбург, Тамбов, Удмуртия, Москва...  Почему? Видимо, того требовала административно-командная система. Руками назначенного сверху человека Центр мог безраздельно командовать и хозяйничать в крае. Первый секретарь всегда и во всем был зависим гораздо больше от ЦК, чем от местных коммунистов, тем более – населения. Собственно, миссия его во многом сводилась к тому, чтобы проводить здесь линию Центра и добиваться (часто – любыми методами) ее выполнения. 

Как вы, наверное, заметили, в то время широко практиковалось передвижение «по горизонтали», и на Кубань присылали первыми секретарями тех, кто уже состоял в такой же должности в других регионах. Рекордсмен здесь – Н. Г. Игнатов, который до Краснодара побывал первым секретарем Куйбышевского и Орловского обкомов партии, а после Краснодара (в пору своего временного изгнания из высших эшелонов власти) – первым секретарем Воронежского и Горьковского обкомов, то есть в общей сложности этот человек в разные годы возглавлял 5 региональных комитетов партии! 

Прежде чем быть назначенными на Кубань, первыми секретарями других обкомов успели поработать также Полянский (Крым, Оренбург), Воробьев (Удмуртия), Золотухин (Тамбов). Возможно, это объяснялось нехваткой кадров в послевоенный период.

В начале 50-х в Крымском обкоме одновременно работали Полянский  (секретарем) и Медунов (завотделом). В Куйбышевском и Ленинградском обкомах, секретарем которых был в свое время Игнатов, позже работали Воротников и Воробьев.

А вот в 70-80 годы подобной практики уже не было. Среди персонажей второй десятки  такой опыт имел только один человек – Воротников, успевший до приезда на Кубань поработать первым секретарем Воронежского обкома партии.

Ну а что же местные кадры? Судя по всему, большого доверия к ним не было. Только двое из десяти были, условно говоря, «свои», во всяком случае, из местного партаппарата (а родились-то они в других местах). Но стоит обратить внимание на то, в какие годы вышло такое послабление, что позволено было местным кадрам поруководить краем. В первый раз это случилось в 1952 году, на исходе сталинского правления, во второй раз – в 1958-м, когда уже вовсю шло разоблачение методов этого правления. 

Оправдали ли местные кадры доверие центра? Суслов проработал в должности первого секретаря крайкома 5 лет, что немало, Матюшкин – 2 года.  Обоих, как мы видели, сняли  по решению ЦК за недостатки в развитии животноводства. Ни один, ни другой не получили потом повышения.    

Во всех других случаях с Кубани уходили на довольно высокие партийные и государственные должности – в ЦК, в Совмин, в министерства. Чего не скажешь о персонажах второй десятки. 

Вообще, если сравнивать первую десятку кубанских правителей со второй, о которой речь впереди, то можно заметить следующее.

В целом «те» были моложе «этих». Газову и Полянскому на момент их прихода к власти в Краснодарском крае было по 40 лет, Кравцову – 41, Селезневу и Суслову – по 42. Самым «пожилым» в первой десятке был уже близкий к застойным временам Золотухин – он стал первым секретарем крайкома в 55 лет. 

Вторая десятка в целом старше: Медунову на момент избрания первым секретарем – 58, Воротникову – 56, Разумовскому – 47, Полозкову – 50, Кондратенко – 56. Только Маслов и Ткачев оказались близки к возрасту тех, первых, оба вступили в должность руководителя края в 40 лет. Но и времена были уже иные. 

Еще разница: если в первой десятке руководителей вообще не было уроженцев Кубани, то во второй  больше половины – кубанцы по рождению. 

А среди тех, кто родился в других местах, случались и земляки. К примеру,  Суслов и Медунов, оба были родом из Ставропольского края, а Золотухин и Полозков – из Курской области. 

Из десяти первых правителей Краснодарского края ровно половина, то есть пятеро, со своей миссией, выходит, не справились.  Двоих репрессировали. Троих сняли за неудовлетворительные результаты работы.  Остальные пятеро оказались более успешными, и все (за исключением умершего на своем посту Селезнева), ушли потом на повышение в Москву. При этом двое руководителей сталинско-хрущевского призыва – Игнатов и Полянский – испытали в своей дальнейшей жизни и взлеты, и падения, и власть, и опалу. А двое последних, брежневского призыва – Воробьев и Золотухин – были обласканы, награждены и благополучно доработали на своих высоких государственных постах до старости.  

Если оценивать не только краснодарский период, а деятельность этих людей в целом, то очевидно, что наиболее известными  в масштабах страны личностями были среди них двое – Игнатов и Полянский. Но если говорить о том, кто  больше пользы принес  Кубани, то надо, наверное, назвать две другие фамилии – Селезнев и Золотухин.  

Никого из первой десятки руководителей края  уже  нет в живых . Последним по времени умер в 2002 году в возрасте 88 лет Георгий Иванович Воробьев. 

Для каждого из них работа на Кубани была лишь эпизодом в их, как правило, долгой жизни и длинной карьере партийных и государственных деятелей периода социализма.

Тех, кто находился у власти всего два-три года, народ не запомнил. Более или менее помнят, во всяком случае, старшее поколение кубанцев, именно последних из той когорты – Г. И. Воробьева и Г. С. Золотухина, проработавших соответственно 6 и 7 лет. Видимо, это и есть оптимальный срок нахождения у власти.

А теперь оставим в покое историю  (периодически мы еще будем к ней возвращаться) и обратимся ко временам более близким и персонажам более знакомым – от Медунова до Ткачева.   

Кто есть кто

вторая десятка

Итак, вторая «десятка» правителей Кубани, которая, как уже говорилось, тоже делится пополам,  на две «пятерки» – советскую и постсоветскую.

Пять первых секретарей крайкома КПСС (с 1973-го  по 1991 год): 

Медунов, Воротников, Разумовский,  Полозков, Маслов. 

Пять губернаторов (с 1991-го по 2015 год): 

Дьяконов, Егоров, Харитонов, Кондратенко, Ткачев.

Прежде, чем говорить подробно о том, как каждый из них оказался у власти, какую историческую миссию выполнял, какой след оставил и как уходил с этого поста, зададимся  законным вопросом:  кто они такие?  

Кто вообще может и должен руководить большими территориями, большими массами людей,  проживающих на этих территориях? Что это за сверхчеловеки такие, откуда они берутся?  

Никакие это не сверхчеловеки, а самые обыкновенные люди. Ни с какой Луны они к нам не падают, а вырастают среди нас. 

Когда Сергей Федорович Медунов уже был первым секретарем Краснодарского крайкома партии, мальчик по имени Саша Ткачев ходил в шестой класс выселковской школы. И его папа, один из сотен, если не тысяч, руководителей кубанских предприятий и хозяйств,  даже в самых смелых  мечтах не мог предположить, что вот этот шестиклассник, его младший сын, займет через определенное время кресло Медунова – человека, перед которым сам он, наверное, трепетал.

Что же,  руководителем высокого ранга может стать любой?

Любой, да не всякий. 

Как ни странно, у нас и сегодня действуют фактически те же самые критерии отбора руководящих кадров, какие были установлены еще на заре  советской власти.  Согласно этим «канонам»,  руководителем такого ранга  должен быть (внимание!) мужчина  средних лет, славянин, имеющий рабоче-крестьянское происхождение,  негуманитарное образование,  опыт руководящей работы в сфере материального производства,  член правящей партии, примерный семьянин, лояльный действующей власти.

Надо признать, что определенные отступления от этих канонов в новейшей истории страны допускались, но не на Кубани. Кубань в этом смысле консервативнее других регионов, здесь трудно, практически невозможно вообразить губернатором ни женщину, ни слишком молодого человека, ни человека с неславянской фамилией, ни представителя какой-нибудь гуманитарной профессии, выходца из семьи потомственных интеллигентов... 

Единственный губернатор, которым Кубань «отличилась» в конце 90-х, был Кондратенко, по всем характеристикам соответствовавший описанному выше канону, кроме одной: на тот момент он не состоял в правящей партии (тогда она звалась «Наш дом – Россия»), а выступал в открытой оппозиции Кремлю. Впрочем, это было кратковременное явление как в его собственной биографии, так и в истории Кубани.

В остальном все современные нам руководители  края  безусловно  отвечали старым нормам и принципам подбора кадров.  Социальное происхождение, образование, предшествующий опыт работы, партийная принадлежность и лояльность – это та основа,  которая их, таких разных, объединяет.

В том, какими путями они шли к этой должности, тоже есть много общего. Изучая тот период в биографии каждого из них, который  предшествовал их приходу на пост руководителя Краснодарского края,  я не переставала удивляться тому, как совершенно разные судьбы приводили совершенно разных людей в одну и ту же точку.

Все  они родились и выросли в самых простых семьях. 

Отец Медунова был телеграфистом на железнодорожной станции Слепцовская  (это в 50 км от Грозного), в тогда еще Терской области, впоследствии – Чечено-Ингушетии.

Отец Воротникова работал токарем на Воронежском машиностроительном заводе, умер в 1937 году (не от репрессий, от тяжелой болезни). Мать после смерти мужа работала судомойкой  в столовой, санитаркой в больнице.

Отец Разумовского был машинистом паровоза  на железнодорожной станции Краснодар.

Колхозниками в селе Лещ-Плота Курской области были родители Полозкова. 

В семьях кубанских станичников родились Маслов, Дьяконов, Егоров, Харитонов. 

Отец Кондратенко в Великую Отечественную погиб на фронте, воспитывала его мать – простая колхозница из станицы  Пластуновской. 

Выделяется в этом ряду семья Ткачева, отец которого уже  в 70-е годы был директором  межколхозного комбикормового завода в Выселках, и вплоть до своей смерти в 2014 году, в возрасте почти 90 лет, оставался председателем совета директоров ЗАО «Агрокомплекс» – семейного предприятия Ткачевых, одного из крупнейших в России. 

Какое образование получили в свое время дети этих  рабоче-крестьянских родителей и какую карьеру успели сделать прежде, чем стать  правителями Кубани?

Когда Медунов еще был у власти, многие были уверены, что он профессиональный «сельхозник»  –  агроном или что-то в этом роде. Это не так.  Как ни странно, у него было начальное педагогическое образование: в 1931 году (в 16 лет) окончил Кизлярский агропедтехникум, а в 18 лет уже заведовал начальной школой  в селе Малая  Арешевка (Дагестан). Позже работал инструктором-методистом Кизлярского районо, директором  неполной средней школы в селе Таловка.  

Кто бы мог подумать… А с другой стороны,  это значит, что способности руководителя  проявились у него очень рано.

В 1939-м  был призван в Красную армию, окончил школу авиационных штурманов, курсы политсостава, что, видимо,  и определило его дальнейшую судьбу.  Партийная карьера Медунова началась  уже во время Великой Отечественной войны: комсорг полка, парторг отдельной авиаэскадрильи, секретарь партбюро авиаполка.

Как это не похоже на то, что мы привыкли о нем знать и думать!

Демобилизовавшись в 1947 году из армии, он поселяется с семьей в Крыму, где к тому времени уже жил и работал  начальником военного санатория его старший брат. Вот обстоятельство, случай, определившие  всю дальнейшую судьбу Медунова.  Ясное дело, его тут же берут на партийную работу. На протяжении двенадцати лет, с 1947 по 1959,  он работает  в Крыму: секретарем Белогорского райкома, Старокрымского горкома партии, заведующим отделом административных органов Крымского обкома, наконец, в 1951 году становится первым секретарем Ялтинского горкома партии и первым заместителем председателя Крымского облисполкома.

В Советском Союзе было два главных черноморских курорта – Ялта и Сочи. Надо ли удивляться, что когда в 1959 году  в Сочи понадобился  новый  1-й секретарь горкома партии, пригласили из Ялты Медунова. (Недаром говорят: география – это судьба). В этой должности он проработал целых десять лет. Нетрудно также представить, какими связями в высших эшелонах власти располагал Сергей Федорович  после 18 лет работы  руководителем двух главных советских курортов, на которых отдыхало все политическое руководство страны!

В 1969 году Медунов становится председателем Краснодарского крайисполкома, а через четыре года, в мае 1973-го, сменяет  Г. С. Золотухина на посту  первого  секретаря Краснодарского краевого комитета КПСС.

Надо сказать, что по части образования он к этому времени «подтянулся». Еще работая в Крыму,  заочно окончил Высшую партийную школу (ВПШ) при ЦК КПСС. А на Кубани  даже защитил кандидатскую диссертацию по экономике. Уж как он это сделал – сам, не сам – не будем выяснять. Я вообще с сомнением отношусь к диссертациям больших начальников, но, по-моему, это явление у нас массовое, так что не он первый, не он последний.

А про систему ВПШ замечу кстати: она здорово выручала в советское время тех, у кого высшее образование было техническое или его не было вообще (как у Медунова). Должность руководителя региона все-таки требовала каких-никаких политических и гуманитарных знаний, вот и добирали их в высших партийных школах. ВПШ заканчивали и предшественники Медунова на посту первого секретаря крайкома – Игнатов, Полянский, Матюшкин, Золотухин, причем у некоторых это было их единственное образование. 

Говоря о Медунове, нельзя забывать, что он был 1915 года рождения (по другим данным – 1913-го). Это то поколение, которое брало не столько образованием, сколько практическим опытом. Самые первые руководители края – Кравцов, Марчук, Газов и даже Селезнев вообще имели т.н. низшее образование, а Игнатов на самом деле окончил всего лишь курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б), на базе которых позже и образовалась ВПШ, но это  не помешало ему занимать высокие посты в партии и государстве. 

Со временем требования изменились, и диплом о высшем образовании стал уже обязательным условием продвижения по карьерной лестнице. А поскольку во времена Хрущева и Брежнева главной задачей партийных комитетов считалась не политическая, а хозяйственная работа, то и первые секретари этих комитетов были прежде всего хозяйственниками, имели профильное для региона образование. 

Профиль Кубани – сельское хозяйство. Аграриями по образованию были Суслов, Полянский, Воробьев, причем, последний был, видимо, самым в этом смысле образованным, потому что еще в 1946 году окончил Тимирязевскую академию,  впоследствии был доктором наук, профессором.

Что касается Медунова, то он так долго работал на Кубани, так много занимался сельским хозяйством, что, даже не имея сельскохозяйственного образования, фактически действительно был «сельхозником», не зря его таковым и считали.

Но в новое время, наступившее на Кубани раньше, чем началась перестройка, а именно с уходом Медунова (1982), когда хозяйственные дела отодвинулись на второй план и уступили место политике, стало возможным, чтобы к власти пришли  люди с  непрофильным для Кубани образованием.

«Первой ласточкой» стал  Виталий Иванович Воротников, который во всем был не похож на наших, кубанских. Родился он в 1926 году в Воронеже,  до войны  успел поступить в авиационный техникум, но война не дала  доучиться, в 16 лет  пошел работать на паровозостроительный завод, учеником слесаря. Накануне оккупации города,  они с матерью примкнули к эшелону беженцев и были эвакуированы  в Куйбышев. До конца войны Виталий Воротников работал  на авиационном заводе контролером ОТК, параллельно окончил  авиационный техникум (моторостроение), а после войны – Куйбышевский авиационный  институт (самолетостроение).  В 1954 году  он становится начальником одного из основных цехов авиазавода, выпускавшего узлы и агрегаты главных систем жизнеобеспечения межконтинентального стратегического бомбардировщика ТУ-95. 

Пишу я эти строки, а сама невольно думаю… о своей маме.  Когда началась война, ей тоже было 18. Вместе с моими бабушкой и тетей они тоже бежали от немцев, наступавших на Украину, и тоже оказались  в Куйбышеве,  где всю войну мама проработала на авиационном заводе, быть может, том же самом – №18 (точно не знаю, а спросить уже не у кого). В Куйбышеве она познакомилась с моим отцом, который, демобилизовавшись из армии, тоже работал на этом заводе, в Куйбышеве  родились мы с сестрой…  В одной своей книге я написала, что в детстве, уже живя в Краснодаре и слушая постоянные разговоры бабушки и мамы о жизни в эвакуации, я думала, что Эвакуация – это название города.  Куйбышев для меня и сегодня звучит как-то по-военному, по-самолетному, а Самара – это что-то купеческое, что-то из пьес  А. Островского. Когда слышу это новое-старое название, ничто не  задевает душу, а стоит сказать: Куйбышев…

Прошу прощения за это лирическое отступление и возвращаюсь к Виталию Ивановичу Воротникову.

Как и в случае с Медуновым,  отход  его от основной профессии был связан с  общественной деятельностью. Как избрали его еще в 50-е годы парторгом цеха, а потом секретарем парткома всего авиационного завода, так и пошел он дальше по партийной линии.

С 1960-го  по 1967 год  Воротников – заведующий  сначала промышленно-транспортным, затем оборонным  отделом Куйбышевского обкома партии,   секретарь по промышленности, потом второй секретарь обкома. В 1967 году его назначают  председателем Куйбышевского облисполкома.

Надо  сказать, что в эти годы несколько куйбышевских заводов были задействованы в космической программе, Воротников  был лично знаком с С.П. Королевым, напрямую работал со специалистами ОКБ-1, готовившими первые полеты человека в космос.

Виталий Иванович считался одним из самых успешных областных руководителей,  а в стране были и отстающие области, в том числе, родная для Воротникова Воронежская. Туда его и перебросили в 1971 году, но с повышением – на должность  первого секретаря обкома.  За четыре года он поднял и эту область.  И Куйбышевская, и Воронежская области при Воротникове были награждены орденами Ленина. Два высших советских ордена за работу в двух этих областях получил и сам Воротников (всего у него было четыре ордена Ленина, золотая звезда Героя социалистического труда и много других наград). 

Неудивительно, что следующей ступенью его карьеры  стала Москва и должность первого заместителя председателя Совета министров РСФСР (1975), на которой он  проработал четыре года, после чего в его жизни случился неожиданный и, как пишет сам Виталий Иванович,  «резкий  поворот».

В 1979 году его  направляют чрезвычайным и полномочным послом  СССР в республику Куба. Одно из формальных оснований – личное знакомство Воротникова с Фиделем Кастро, посетившим за 7 лет до этого Воронеж. Конечно, все это не просто так. В книге «Кремлевские заговоры»  В. Соловьев и Е. Клепикова пишут, что «он был направлен на Кубу брежневской мафией в почетную ссылку – за то, что слишком уж активно помогал Андропову в его борьбе с коррупцией».  Похоже на правду, во всяком случае, это объясняет, почему спустя три года, в июле 1982-го именно Андропов возвратил Воротникова  в страну и сделал первым секретарем Краснодарского крайкома партии, прежнее руководство которого было на тот момент заподозрено в коррупции.

Вот какой по-настоящему крупной политической фигурой был Виталий Иванович Воротников на момент своего приезда в Краснодар. 

Такие птицы на Кубань никогда не залетали – ни до, ни после.

Сменивший его всего через год  Георгий Петрович Разумовский был свой, доморощенный, выпускник агрономического факультета  Кубанского сельхозинститута (специальность – плодо-овощеводство и виноградарство).  Первый за десять лет профессиональный  «сельхозник».

Еще в вузе Разумовский начал заниматься комсомольской работой, а комитет ВЛКСМ там всегда был очень сильный, работал на правах райкома.  КСХИ  вообще  можно считать кузницей руководящих кадров  Кубани, столько из него вышло  партийных и советских функционеров, едва ли не все краевое и районное руководство и тех, и будущих лет так или иначе прошло через КСХИ – кто учился, кто диссертацию защищал. 

Но выбор этого вуза Разумовским кажется мне несколько странным, все-таки городской парень, напомню, единственный из правителей Кубани уроженец Краснодара (1936), такие обычно шли в политех, в медицинский, в педагогический...   Неужели уже тогда был сделан какой-то дальний и, как показало время, верный расчет?

Попав по распределению в Кореновский район, он всего год  отработал по своей специальности – агрономом колхоза,  после чего был избран  первым секретарем  райкома ВЛКСМ.  Почему – понятно: молодой специалист, представительный,  симпатичный, с опытом комсомольской работы…  Дело происходит в 1959 году.  А уже через два года, в 1961-м,  молодого-симпатичного забирают инструктором в сельхозотдел крайкома партии. Ему всего 25 лет. Даже в перестроечные времена такого не случалось. Я вот думаю: про Разумовского всегда говорили, что он очень сухой, закрытый, непроницаемый.  Характер характером, но не потому ли он стал таким, что слишком рано попал в аппарат крайкома партии, в окружение взрослых, суровых дядек  того еще, сталинского призыва?   

В 1965-м, в возрасте 29 лет, он становится первым секретарем Кореновского райкома партии – самым молодым в крае, а может, и в стране. 

Дальше все шло, как по маслу. Через два года – заведующий сельхозотделом крайкома, еще через два – заместитель заведующего и вскоре – заведующий сектором в ЦК партии. Это большая должность. Особенно, если тебе всего-то 33 года!

Другой такой стремительной и успешной карьеры не было ни у кого на Кубани. И она могла быть еще успешнее, но с какого-то момента слегка затормозилась. Словно пробежал человек спринтерскую дистанцию за рекордное время и готов бежать в таком же темпе дальше, а ему говорят: подожди, отдохни, тут пока все беговые дорожки заняты.

В 1973 году ЦК  направляет 37-летнего Разумовского назад в Краснодар  на должность председателя Краснодарского крайисполкома.  Кому другому это показалось бы вершиной карьерного роста. Но не Разумовскому. 

Покойный  генерал  Г. И. Василенко (в 70-80-е – начальник  УКГБ по Краснодарскому краю) рассказывал, что «Жора», как звали его в кубанских верхах,  приехал из Москвы обиженный, он-то рассчитывал, что его готовят на первого секретаря. А первым секретарем в тот год избрали Медунова. Думаю, что  уже тогда была заложена мина замедленного действия под их отношения.  Поначалу Разумовский, видимо, ждал, что Медунов поработает года два-три  и уйдет, а тот не уходил. Так прошло восемь лет.  В 1981 году неожиданно для всех Разумовский сам уходит в Москву на незавидную должность заведующего отделом  в управлении делами Совмина СССР. (О подоплеке этого странного ухода мы еще поговорим).

И только в 1983-м  наступает его «звездный час», все еще молодой, 47-летний Разумовский  становится наконец первым секретарем Краснодарского крайкома партии.  Но ненадолго.

В отличие от Разумовского, Иван Кузьмич Полозков не был «везунчиком», вверх по партийной лестнице он продвигался долго, медленно, не пропуская ни одной ступеньки, с длительными остановками. Его судьба – это типичная судьба функционера, одного из тысяч, до поры до времени неприметного, находящегося на десятых ролях, более того, особо и не претендовавшего на лидерство и известность, и вдруг однажды вырвавшегося на главные роли, вставшего в один ряд с первыми лицами государства. Случилось это благодаря его работе на Кубани в годы перестройки.

Но каким ветром занесло его на Кубань?

Дело в том, что в ЦК партии существовал целый корпус так называемых ответственных организаторов.  За каждым из них были закреплены две-три территории, за которые они отвечали (это касалось, главным образом, работы с кадрами).  Так вот Полозков, работая в орготделе ЦК, на протяжении многих лет отвечал за Краснодарский и Ставропольский  края и еще то ли за Ростовскую, то ли за Липецкую область.  Другими словами, был куратором этих территорий.

Сам он, как уже говорилось, родом из Курской области (1935). Три года отслужил матросом  на Балтийском флоте. Демобилизовавшись,  работал в колхозе. Первая  руководящая должность Ивана Кузьмича в родном Солнцевском районе  – председатель районного комитета по физической культуре и спорту (думаю, не последнюю роль сыграла тут  его флотская выправка).  И дальше ступенька за ступенькой: второй, потом первый  секретарь райкома комсомола,  инструктор, зам. зав. отделом, секретарь, второй секретарь райкома партии – ни одной должности в штатном партийном расписании не пропустил. 

В 1969-м его берут, наконец, в Курский обком партии зам. зав. отделом. Это была самая рабочая должность в партийных комитетах.  Зато с нее отправляли через пару лет на самостоятельную  руководящую  работу. Полозкова через три года отправили  всего лишь председателем Рыльского райисполкома.  Видно, и сам он был человеком скромным, и вышестоящие руководители оценивали его возможности скромно.  А ведь ему  на тот момент было  уже 37.

Для сравнения: Разумовский в этом же возрасте,  был уже председателем Краснодарского крайисполкома.  

Большой карьеры Иван Кузьмич в родной Курской области так и не сделал. Через год уехал из Рыльска в Москву, в аппарат ЦК и застрял там на целых 10 лет в скромной должности инструктора.  

Как говорится, ничто не предвещало. 

Но в 1983 году  его неожиданно посылают на Кубань, нет, пока еще не первым (в этой должности уже сидит Разумовский), а третьим секретарем крайкома. Третий – это секретарь по идеологии. Вообще не его ипостась. Но,  как ни странно, идеологом он оказался неплохим, особенно в сравнении со своими предшественниками – легендарным И. П. Кикило, который  много лет держал в страхе всю кубанскую интеллигенцию, и  осторожным, боявшимся сделать малейший неверный шаг Л. А. Солодухиным. Уже начинались новые веяния (андроповские), пошли первые послабления в прессе, в культуре. Доморощенные  идеологи  еще всего побаивались, а он, Полозков, – из Москвы, цэковский, значит, знает, значит, уже можно.

Как раз в это время – в начале 1984 года я вернулась из крайкома партии, где работала инструктором сектора печати, радио и телевидения, в свою родную редакцию газеты «Комсомолец Кубани», главным редактором,  получив от секретаря по идеологии И. К. Полозкова полный карт-бланш на перестройку газеты в демократическом духе.  Это позволило  нам отойти от привычного партийно-комсомольского официоза и начать делать газету более свободную, острую, ориентированную на быстро менявшиеся запросы молодежи 80-х. Полозков тогда вообще очень интересовался молодежью: чего она хочет, что ей сегодня нужно, чем ее можно заинтересовать, часто расспрашивал про это, советовался… Работать с ним было на удивление легко, не было случая, чтобы он что-то нам запретил, в чем-то не поддержал. 

Через год Полозков вернулся в ЦК на должность чуть выше той, с которой уходил: был инструктор, стал зав. сектором – никогда, нигде не удавалось ему перескочить хотя бы через одну ступеньку, как тому же Разумовскому, который смолоду перешагивал сразу  через несколько. 

Мы так и не поняли тогда, в 83-84-м: а зачем его присылали?  Чтобы познакомиться с Кубанью поближе? Еще через год все прояснилось.

В июне 1985 года И. К. Полозков, к удивлению многих, становится первым секретарем Краснодарского крайкома партии, и с этого момента начинается самая яркая, бурная и  драматическая страница в его до тех пор тихой и скромной  карьере партийного функционера. 

Формально он был самым образованным и самым политически подкованным из кубанских руководителей нового времени, поскольку имел целых три высших образования (все три – заочные):  Всесоюзный финансово-экономический институт, ВПШ  и Академия общественных наук при ЦК КПСС.  Но и с тремя образованиями, и с огромным опытом работы в ЦК ему пришлось на Кубани нелегко и непросто…

Повторю: здесь и сейчас я рассказываю лишь о том, кем были десять правителей Кубани до того, как вступили в эту должность. Что у них было за душой, какое образование, какой опыт, какая карьера. 

Напомню, что после Полозкова «чужих» на Кубань уже не присылали, и большинство последующих  ее руководителей снова соответствовали старой традиции – были по образованию и предшествующему опыту «сельхозниками».

Агрономический факультет Кубанского сельхозинститута  закончили  Кондратенко и Харитонов, зоотехнический  факультет – Маслов. Выпускником экономического факультета Ставропольского сельхозинститута был Егоров (хотя, как я уже  говорила, начинал он учиться в военно-политическом авиационном училище, из которого был комиссован по состоянию здоровья).

Последний  по времени в ряду первых секретарей Краснодарского  крайкома партии – А. В. Маслов – был представителем другого, гораздо более молодого поколения кубанских политиков (родился в 1949-м). Если между Медуновым и его сменщиком Воротниковым разница в возрасте была 11 лет, а между Воротниковым и его преемником Разумовским – 10, если Разумовский и сменивший его Полозков были почти одногодками (соответственно 1936 и 1935 года рождения), то Маслов  был моложе двоих своих предшественников на 13-14 лет. Им он годился в младшие братья, Воротникову – в сыновья, а Медунову – чуть ли не во внуки.

А ведь от ухода Медунова до прихода Маслова прошло всего-то 8 лет. 

Но за эти 8 лет внутриполитическая ситуация в стране  кардинально переменилась. Перестройка успела начаться и кончиться.  Может, раньше надо было выдвигать молодых?

Впрочем, что касается лично Маслова,  то ему-то как раз грех жаловаться: заметили и выдвинули  его довольно рано. 

После школы он работал шофером в колхозе родной станицы Убеженской.  Окончил сельхозинститут,  стал зоотехником в колхозе «Путь к коммунизму» Новокубанского района.  В 1975 году от этого района отпочковался новый  – Успенский (на самом деле он существовал и раньше, его то ликвидировали, то вновь создавали). Среди прочих руководящих кадров в новый район потребовался первый секретарь райкома  комсомола.  

Выбор пал на молодого специалиста Маслова. Не заметить его было трудно – как говорят на Кубани, «видный» парень.  Чем-то его история напоминает историю Разумовского.  Едва начавшись, партийная карьера Маслова (а его приняли в партию в тот же год, когда избрали первым секретарем райкома комсомола, может, даже одновременно),  стремительно понеслась в гору. 

Через год он уже инструктор сельхозотдела крайкома партии, через три года – первый секретарь  краевого комитета ВЛКСМ. 

Через комсомол прошло очень много, может быть, большинство партийных работников того времени, комсомол так и называли – «школа кадров». Уйти из комсомола на партийную работу было делом обычным. Но Маслов оказался единственным, кому удалось побывать первым секретарем обоих Краснодарских крайкомов – ВЛКСМ и КПСС. Произошло это, конечно, не сразу.

Поруководив четыре года кубанским комсомолом, он становится первым секретарем Тимашевского райкома КПСС.  А это был не рядовой райком, особенный.  В Тимашевском районе проводился тогда, в середине 80-х, важный экономический эксперимент по созданию  АПК  – аграрно-промышленного комбината «Кубань»  – первая попытка завязать в один цикл производство и переработку сельскохозяйственной продукции. В район постоянно наезжало высокое начальство из министерства, ЦК, бывал и сам Горбачев. На тимашевцев возлагались большие перестроечные надежды, которые в чем-то оправдались, в чем-то просто не успели оправдаться. Но Маслов после опять-таки четырех лет руководства этим экспериментальным районом становится инструктором  отдела партийного строительства и кадровой политики ЦК партии. Гладкая, можно сказать, блестящая  карьера, которой многие на Кубани удивлялись и завидовали. Хотя назвать самого Александра Васильевича такой уж яркой личностью я не могу. 

Тем не менее, именно его избрали в  августе 1990 года первым секретарем  Краснодарского крайкома партии. Это было по многим параметрам необычное избрание, и о нем я обязательно расскажу подробнее. А пока добавлю только одно: Маслову суждено было стать пятнадцатым  и последним из 1-х секретарей Краснодарского крайкома, он словно запрыгнул на подножку уходящего поезда под названием КПСС. 

Из  всего сказанного видно, что у краевых руководителей советского периода была за плечами серьезная карьера. Их словно специально «выращивали» для этой роли, последовательно и неспешно проводя от должности к должности, поднимая по ступенькам иерархической лестницы, давая набраться практического опыта в разных сферах, на разных уровнях, в различном качестве.

В августе 1991 года  весь кадровый корпус,  десятилетиями старательно взращивавшийся  в недрах КПСС, пошел вразнос. А где было  взять других, не связанных с партией руководителей?  Власть досталась тем, кто успел к тому времени публично отрешиться от КПСС, заявить о себе критикой  всего советского, пошуметь на митингах, а главное – кто в событиях 19-21 августа встал на сторону Ельцина. 

В Краснодаре таким человеком оказался Василий Дьяконов. Он и стал первым губернатором Кубани.

Ни он, ни последовавшие за ним губернаторы (исключая Кондратенко) в советское время не имели бы шансов занять это кресло, просто потому, что не были достаточно подготовлены для работы такого масштаба и уровня, да еще в столь сложный период истории.

Вспоминая август 91-го,  Гавриил Попов, так же скоропалительно назначенный тогда мэром Москвы, признавался: «Мы готовились к длительной оппозиционной борьбе, но власть свалилась на нас так быстро, как никто не ожидал, мы не были готовы к этому».

Если не были готовы такие столпы перестройки, как Попов (его научная статья об административно-командной системе, напечатанная в журнале «Наука и жизнь» в 1987 году,  дала в свое время  толчок  для слома этой системы), что уж говорить о Дьяконове!.. 

Биография  первого постсоветского губернатора Кубани самая обычная, ничем не примечательная. Родился в 1946-м в станице Платнировской. Школа, армия, Краснодарский политехнический институт, специальность инженер-механик пищевых производств, однако смолоду работал почему-то в различных строительных организациях. И хотя был у него в жизни момент, когда он на короткое время стал инструктором отдела рабочей молодежи крайкома ВЛКСМ,  никакого продолжения это не имело.  То ли не прижился со своим тяжелым характером, то ли сам отказался от дальнейшей карьеры функционера, предпочтя  вернуться на производство.  

С середины 70-х до начала 90-х  Дьяконов последовательно руководил  двумя  специфическими хозяйственными структурами – монтажным управлением «Союзмясомолмонтаж» и  трестом «Кубаньсантехмонтаж» (что и послужило основанием для появившегося уже в бытность его губернатором обидного прозвища – «Вася-унитаз»).  

Для обычного хозяйственного руководителя, каких тысячи, это вполне нормальная и даже неплохая карьера. До тех пор, пока такой руководитель не претендует на власть. Если мысленно сравнить жизненный и трудовой путь, пройденный каждым из первых секретарей крайкома – от Медунова до Маслова, с тем багажом, что был за плечами у Дьяконова, становится очевидным резкое, просто обвальное снижение планки.

Вплоть до 1990 года  на Кубани мало кто знал и слышал об этом человеке. В марте этого года проходили первые альтернативные выборы народных депутатов РСФСР.  Эти выборы проложили дорогу  к власти многим из тех, кто раньше не мог продвинуться, сделать карьеру, кого по разным причинам партийная власть отторгала. А неискушенный еще электорат верил в эти годы именно тем, кто громче кричал и смелее критиковал, за них и голосовали на выборах.  Так прошел в народные депутаты РСФСР и Дьяконов. 

К тому времени политическая «кухня» уже переместилась из партийных кабинетов на съезды народных депутатов, где можно было увидеть весь спектр политических настроений тех лет.  Во время съездов и сессий (депутаты работали тогда не на постоянной основе, а лишь наезжали в Москву на заседания) Дьяконов  «варился» в том  митинговом котле, который представлял собой  Верховный Совет РСФСР при Р. И. Хасбулатове, вращался  в кругу  оппозиционно настроенных столичных политиков, заводил нужные связи.  Успел побывать даже одним из доверенных лиц Ельцина на Кубани во время первых президентских выборов в РСФСР (1991). 

Неразбериха послепутчевых дней и личная нахрапистость Дьяконова, его готовность растолкать локтями и пройти по головам сыграли в августе 1991-го решающую роль в назначении такого неподготовленного человека, как он, губернатором Кубани. 

Триумф оказался недолгим, а когда возникла необходимость замены, брать было неоткуда, «поляна» была не то, что вытоптана, – выжжена. Поневоле пришлось обращаться к кадрам районного звена. 

Так следующими после Дьяконова губернаторами один за другим стали выходцы из предгорного Лабинского района. Это был крепкий, но далеко не «первый» в кубанской иерархии район, а они были крепкие, но далеко не самые выдающиеся из районных руководителей.

Однако в сравнении с Дьяконовым сменивший его Николай Дмитриевич Егоров  казался все же более подготовленным человеком, поскольку был встроен в систему партийно-советского руководства хозяйственным комплексом края. Он был из новых, перестроечных кадров, в знаковом 1985 году стал секретарем парткома, потом председателем колхоза «Родина» Лабинского района. А в 1989-м – председателем Лабинского райисполкома. Его непосредственным «шефом» был в то время первый секретарь Лабинского горкома  партии Е. М. Харитонов. 

Кто бы мог подумать, что всего через два года Егоров станет первым лицом края, а еще через пару лет сделает Харитонова своим преемником! В системе советской власти такого и не могло бы случиться, им до такой должности, как бы она ни называлась – первый секретарь крайкома или губернатор, было еще расти и расти, работать и работать, и все равно не факт, что именно их кто-то выбрал или назначил бы руководить краем. Но после августа 1991-го стало возможным все, и ничему удивляться уже не приходилось. А после такого горе-губернатора, как Дьяконов, назначение Егорова (а позже и Харитонова) вообще казалось спасительным вариантом.

Но прежде, чем стать губернатором, Егоров успел  поработать заместителем председателя созданного в 1990 году, когда экономика края уже трещала по всем швам, Аграрного союза Кубани. Собственно, он был одним из инициаторов создания такого союза, целью которого было помочь выжить колхозам и совхозам. Из этого Аграрного союза Дьяконов и забрал Егорова в свою команду, сделав сначала  заместителем главы администрации, а потом –  председателем правительства края. На свою голову забрал, потому что Егоров уже «оседлал волну» и, что называется «рванул» – вперед и вверх. Очень скоро он вступил в открытый конфликт с Дьяконовым и громко, с привлечением прессы, хлопнул дверью  краевого правительства. Короткая пересидка в краевом Совете народных депутатов (1992-1993)  в качестве заместителя председателя, и  23 декабря 1993 года  Н. Д. Егоров был назначен главой администрации края. 

Вполне очевидно, что решающую роль в этом стремительном восхождении сыграл  не столько его опыт советского хозяйственника, сколько бурная, часто популистская  деятельность уже в постсоветское время, выдвинувшая его в лидеры  антидьяконовской оппозиции и сделавшая фактически единственным на тот момент реальным претендентом на кресло губернатора, которое уже вовсю качалось.  

Весьма скромный опыт имел до назначения губернатором края  уже упоминавшийся выше Евгений Михайлович Харитонов. На протяжении  почти  20 лет – с 1975 по 1994 год – он безвылазно работал на районном уровне. При этом целых 10 лет был всего лишь заместителем председателя Курганинского райисполкома. Перестройка, Полозков двинули его чуть дальше – в председатели  соседнего Лабинского райисполкома. Там дело пошло быстрее, через два года он уже первый секретарь Лабинского горкома, потом одновременно с этим и председатель Лабинского районного совета народных депутатов. 

Это была одна из многочисленных реформ Горбачева, согласно которой сначала первых секретарей заставили возглавить местные Советы (никто не мог понять, зачем), а вскоре  понудили уйти из райкомов и остаться только в Советах. Так обезглавили партийные комитеты, а там и до краха всей партии осталось всего ничего.

Мне кажется, Харитонов был тихий, скромный, никуда особо не лезущий и не рвущийся человек, добросовестный исполнитель чужой политической воли. В августе 1991 года для него, как и для всех партийных и советских руководителей, все кончилось. Политическая карьера, казалось, навсегда оборвалась, и Евгений Михайлович, смирившись с судьбой, пошел работать директором Лабинского лесхоза. Мы могли никогда больше о нем и не услышать. Но… То ли нехватка кадров в первые постсоветские (как в первые послевоенные) годы дала о себе знать, то ли Егоров, находившийся тогда при власти, вспомнил о бедном Евгении Михайловиче (думаю, и то, и другое), но в 1993 году он назначает его главой  администрации Курганинского района. Того самого, где  Харитонов 10 лет проработал замом в райисполкоме, того, что славился как один из самых крупных и успешных зерновых районов края, того, где в 30-е снимались «Кубанские казаки», а в августе 1991-го бросилась в реку Зоя Ивановна Боровикова, многолетний руководитель района (об этом трагическом эпизоде я еще расскажу).

Возвращение в обойму районных лидеров само по себе тоже ничего не предвещало, Харитонов мог застрять там до ткачевских времен, когда стали снова активно шерстить все районные кадры. Но судьба распорядилась иначе. Причем, это была даже не его, Евгения Михайловича Харитонова, судьба, а – Егорова. Тому вдруг выпал «счастливый» жребий, его взяли в Москву. Кого же и было оставить вместо себя, как не человека, которого Егоров хорошо знал, с которым вместе работал еще в районе и  которому он, видимо, очень доверял во времена, когда верить уже нельзя было никому. 

2 августа 1994 года Е. М. Харитонов неожиданно для всех (и, видимо, для самого себя) стал главой администрации Краснодарского края.

Но на этом история Егорова и Харитонова не кончается.  Конец ее оказался довольно драматичным для обоих.

Егоров приходил к власти на Кубани дважды. Ко второму своему приходу на должность губернатора, точнее и. о. губернатора (15 июля 1996 года) он уже имел за плечами опыт совсем иного порядка. За каких-то два года – с 1994 по 1996 – успел побывать министром РФ по делам национальностей и региональной политике, полномочным представителем президента России в Чечне, помощником президента РФ по проблемам региональной и национальной политики, федеративного устройства государства (одно название должности чего стоит!), руководителем Администрации президента (после С. А. Филатова, до А. Б. Чубайса). 

Смена кадров при Ельцине была сумасшедшая, как в калейдоскопе. А на примере Егорова хорошо видно, что люди назначались на должности методом «тыка». Ну какой из бывшего председателя колхоза и губернатора аграрного края Егорова министр по делам национальностей? И с национальностями  не разобрались, и человека погубили. 

Из пятерых постсоветских руководителей края только один человек – Н.И. Кондратенко имел все основания  претендовать на эту должность, был подготовлен к ней многими годами руководящей работы,  как на районном, так и на краевом уровне, а главное, имел тот авторитет и ту степень доверия со стороны населения, какой не было ни у кого – ни до, ни после.

Родился он в 1940 году в станице Платнировской, после школы работал прицепщиком в колхозе, служил в армии, учился в Кубанском сельхозинституте, работал агрономом в родном колхозе. 

В 1969 стал секретарем парткома колхоза, и пошло и пошло…  Как у Медунова, как у всех у них. В 1970-м он уже второй секретарь Динского райкома партии, потом инструктор Краснодарского крайкома КПСС, первый секретарь Динского райкома партии.

В 1982 году, в год смерти Брежнева и ухода Медунова, обозначившего начало крутых перемен в жизни краевой партийной организации и всей Кубани, Кондратенко переходит на солидную по тем временам хозяйственную работу  – генеральным директором  Северо-Кавказского объединения сахарной промышленности. Впрочем, ненадолго. Через два года Разумовский забирает его заведующим отделом сельского хозяйства, а вскоре  делает вторым  секретарем крайкома партии.

В 1987-м, это уже при Полозкове,  Кондратенко становится вторым человеком в крае – председателем Краснодарского крайисполкома.

Это, можно сказать, типичная и даже образцовая карьера партийно-советского руководителя, прямой путь в первые секретари крайкома, и у него были все шансы им стать.

Другое дело, что в 1990 году, когда ушел в Москву Полозков и в последний раз происходила смена караула в краевом комитете КПСС, Кондратенко уже не хотел для себя этой должности, он наотрез отказался выставлять свою кандидатуру на выборах 1-го секретаря, которые впервые проводились тогда на альтернативной основе, без вмешательства ЦК. Дай он тогда согласие, именно он, а не Маслов стал бы последним руководителем Краснодарской краевой парторганизации. Выходит, правильно сделал, что не дал.

Особенность этого политика в том, что уже с конца 80-х, чуя своим крестьянским чутьем неладное, он скорее уходил от власти, чем стремился к ней. Но авторитет его в крае был так велик, что ему просто не давали уйти. 

В том же 1990 году, согласно горбачевской политической реформе,  был избран краевой Совет народных депутатов (идея реформы состояла в постепенной передаче власти от партии – советам). Депутаты нового законодательного органа края единогласно избирают Кондратенко своим председателем – должность, которая при уже фактическом бессилии и безвластии партии реально становится первой руководящей должностью в крае. Хотя краевой Совет не имел никаких реальных рычагов власти, был устроен, как обычный депутатский корпус, поделенный на комитеты и комиссии. При этом никуда не делся, все еще функционировал крайисполком – главный хозяйственный орган в советской системе власти.

Кондратенко только назывался по-другому, а работать продолжал, как знал, как привык, то есть фактически дублировал, а скорее замещал и первого секретаря крайкома, и председателя крайисполкома. Благо, авторитет был такой, что его слушались, ему подчинялись. Только ему и подчинялись.

Второй раз Кондратенко мог стать первым лицом края в августе 1991 года. И если бы именно его, а не невесть откуда взявшегося Василия Дьяконова, Ельцин назначил губернатором Кубани, это было бы лишь официальное подтверждение реально существовавшего на тот момент положения дел, и все постсоветские реформы прошли бы на Кубани не так варварски, и многих проблем удалось бы избежать. Но Дьяконов сделал все, чтобы этого не случилось, более того, очень постарался, чтобы Кондратенко сочли сторонником ГКЧП  и завели уголовное дело по бредовой для данного случая статье «измена Родине». 

После того, как он был отстранен от должности председателя краевого Совета указом президента (что было незаконно, ибо это была выборная должность, но кто тогда спрашивал о законах!), Кондратенко на протяжении нескольких лет занимал небольшие для человека такого масштаба руководящие должности – директора стеклотарного завода, директора предприятия «Резервтабак», заместителя  директора АО «Кубаньгазпром»…

Но уже в 1993-м, воспряв духом, он на альтернативной основе избирается членом Совета Федерации и  возвращается в политику. С этого момента именно к нему обращены все взоры и все надежды разочарованных и измученных бестолковыми реформами жителей Кубани, он становится знаменем и лидером оппозиции.

 22 декабря 1996-го Кондратенко триумфально побеждает на первых всенародных губернаторских выборах и становится главой администрации Краснодарского края. А мог бы, повторю, стать им на пять лет раньше.

У замыкающего «вторую десятку» правителей Кубани  А. Н. Ткачева послужной список, предварявший должность губернатора, совсем невелик.

Родился в 1960 году в Выселках, сразу после школы поступил в Краснодарский политехнический институт, вышел инженером-механиком. Три года после этого отработал на Выселковском межхозяйственном комбикормовом заводе, где директором был его отец.

Бывший первый секретарь Выселковского райкома КПСС Алексей Климов вспоминает, как Ткачев-старший пришел к нему в 1986 году и попросил взять младшего сына на комсомольскую работу.  Климов пошел навстречу просьбе уважаемого в районе руководителя, и в том же 1986 году Александр Ткачев был избран первым секретарем Выселковского райкома комсомола. С этого и началась карьера будущего губернатора. В 1990 году тот же Ткачев-старший снова пришел к первому секретарю райкома Климову, на этот раз с просьбой назначить  сына на свое место – директором комбикормового завода. Это было время, когда партия и комсомол уже перестали быть перспективными с точки зрения карьеры для молодого человека, а бизнес, напротив, набирал силу. В 1993 году завод под руководством молодого директора преобразовался в  АО «Агрокомплекс». Ныне он известен как семейное предприятие Ткачевых, вобравшее в себя практически все бывшие колхозы Выселковского и многие хозяйства соседних районов. Еще через год Ткачев уходит в политику, а бразды правления  возвращает отцу. (Благодаря этому семейному «пинг-понгу» клан Ткачевых на протяжении многих лет удерживал в своих руках и власть, и крупный аграрный бизнес).

Как и в случае с первым кубанским губернатором, решающую роль  в дальнейшем продвижении Ткачева по карьерной лестнице сыграла не столько  деловая, сколько довольно бурная политическая  активность. 

В 1994 году он избирается от своего и двух соседних районов депутатом нового Законодательного собрания края. Затем дважды –  в 1995-м и 1999-м – депутатом Государственной Думы, где становится председателем комитета по делам национальностей и заместителем председателя агропромышленной группы. Именно на нем – молодом, перспективном политике – остановил свой выбор Н. Кондратенко, когда сам отказался баллотироваться на второй губернаторский срок.

22 декабря 2000 года  (за день до своего 40-летия) Александр Ткачев был избран главой администрации Краснодарского края. 

Тогда никто, конечно, не предполагал, что его губернаторство окажется самым продолжительным за всю историю края, что он будет находиться у власти более 14 лет, без малого четыре срока... 

Итак, что же мы видим? 

Что общего у пятерых первых секретарей и пятерых губернаторов, которым выпало руководить Краснодарским краем в застойные советские, бурные перестроечные, лихие 90-е и более-менее стабильные нулевые годы? И чем они отличаются друг от друга?

Происхождение у всех примерно одинаковое, самое, что ни на есть простое. Все они, повторю, выходцы  из рабоче-крестьянских семей. В этом смысле ничего не изменилось со времен советской власти. 

Понятно, что пробивались в жизни, делали карьеру они сами. Ну чем могли помочь своим сыновьям железнодорожный телеграфист Федор Медунов, токарь Иван Воротников, машинист паровоза Петр Разумовский, или простые колхозники Кузьма Полозков, Василий Маслов, Дмитрий Егоров?  Другое дело – Николай Иванович Ткачев, директор предприятия, член райкома партии, авторитетный руководитель, у него возможность помочь сыну, «подсадить» его на первую ступеньку карьеры, безусловно, была, и он ею воспользовался. А кто бы на его месте не воспользовался? Все мы хотим добра своим детям.

Ни один из будущих губернаторов в свои юные годы не пытал счастья на чужой стороне, не ездил учиться в столицы – Москву или Питер, все они получили свое высшее образование в родном краю, при этом ровно половина – в сельскохозяйственном вузе. Ни один из кубанских правителей не имеет университетского образования. Ничего не хочу этим сказать, просто констатирую факт. Некоторые из них впоследствии дополнили свое образование вторым, политическим.  Как раньше Медунов и Полозков, ВПШ окончили Егоров и Кондратенко, Академию общественных наук – Маслов.

Будучи на высоких должностях, почти все они  стали  кандидатами, а некоторые  – докторами наук. Любопытны темы докторских диссертаций кубанских губернаторов. Вот некоторые из них:

«Особенности формирования урожая сорто-подвойных комбинаций яблони в прикубанской зоне садоводства в зависимости от уровня минерального питания» (Кондратенко, 1997);

«Власть в современном обществе: микросоциологический анализ» (Харитонов, 1997);

«Организационно-экономический механизм инвестиционного управления АПК» (Ткачев, 2004).

Сделаю небольшое отступление. Наличие образования, как известно, не означает образованности, тем более – интеллигентности. Большинству кубанских лидеров не хватало начитанности, культуры, ораторского мастерства. 

К примеру, Медунов был довольно косноязычен. Все свои выступления он читал по бумажке, от себя говорил мало, запас слов его был небогат и однообразен. Книжки за него писали другие, читал ли он сам что-либо, кроме документов, не знаю, не уверена, хотя бывавшие у него в доме видели там  приличную библиотеку. 

Про Воротникова, напротив, известно было, что он знаток и любитель русской классической литературы – Пушкина, Толстого, Чехова. В череде кубанских правителей он вообще был самым интеллигентным, образованным, высококультурным человеком с хорошо поставленной речью. Жаль, что так мало у нас поработал.

Читающим человеком оказался и Полозков. Во времена перестройки вообще был бум чтения, и он старался не пропустить книжные и журнальные новинки, которые вызывали большой резонанс в обществе, обсуждал их со своим окружением. Но собственная его речь  была плохо организованной, излишне многословной, путаной, к тому же, некоторые слова он произносил с непростительными для руководителя такого ранга ошибками.

Устная речь Дьяконова выдавала человека малообразованного и малокультурного (хотя, если верить его опубликованным биографиям, ко времени губернаторства он уже был доктором экономических наук). 

Лучше всех владел устной  речью Кондратенко, говорил живо, страстно, эмоционально, то был настоящий природный дар, во многом определивший его судьбу народного лидера, трибуна.  Поначалу речи его потрясли и заворожили многих, но со временем стало понятно, что говорит он, в общем, одно и то же, повторяется, и это уже не производило такого сильного впечатления, как вначале. Тем не менее слушать его было интересно.

Ткачев, хоть и много моложе всех своих предшественников, но современным и продвинутым стал далеко не сразу, да и стал ли? Вспомним, как оплошал он в телепередаче у Познера, когда речь зашла об известной уже не только культурным людям, но, благодаря этой передаче, и простым телезрителям анкете Марселя Пруста. «Что это?» – спросил кубанский губернатор. «Вы не знаете?» – как бы удивился хитрый Познер. «Нет». «Это такой писатель был, французский». «Он жив? Дадите почитать?» 

В оправдание Ткачева могу сказать лишь одно: мало кто из его предшественников опознал бы Пруста. Ну, не Цицероны наши правители, не эрудиты. Некогда им ни читать, ни умные передачи слушать. 

При этом сами они очень любят говорить. И не просто говорить, а учить, поучать. Порой это длится часами, и бедным подчиненным приходится слушать, слушать, слушать – в сотый раз одно и то же. У нас почему-то очень принято это – собирать людей и говорить, говорить, говорить. Но не будь у говорящего такой должности, кто б его вообще стал слушать! 

Пожалуй, самое общее для всех – советских и постсоветских – руководителей, самое решающее в их судьбе и карьере – это проявленная однажды в молодости  общественная активность. Кадровая политика была (и осталась) устроена у нас таким образом, что будь ты даже не слишком умен и образован, но если активен и лоялен, – карьера руководителя тебе, в общем, обеспечена. Практически все герои этой книги смолоду  проявляли такую активность, еще в школе, в вузе, в армии становились комсоргами, позже, уже на производстве – парторгами,  а потом, уж не знаю, легко или с трудом, но бросали свою основную профессию и шли работать, «куда партия прикажет». Общественная активность, ее еще называли раньше «умением работать с людьми, вести за собой» – и есть то главное качество, которое требовалось от человека, чтобы стать руководителем. Образование можно было добрать уже по ходу дела, опыт нажить, а эта самая активность нужна изначально. У всех правителей края она, безусловно, была. 

Разница в том, что в советское время полагалось быть скромным, самому не высовываться, ждать, когда старшие товарищи тебя заметят, оценят и призовут. В новые времена скромность уже не является большим достоинством, напротив, проявлять амбиции, открыто заявлять о своих притязаниях на власть считается нормальным и даже необходимым. Теперь не ждут, пока кто-то сверху заметит, оценит и позовет, а сами лезут на глаза, ищут ходы к тому, от кого зависит кадровое решение, включают все связи, все рычаги, чтобы решить вопрос в свою пользу, оттеснить, а то и вовсе убрать с дороги конкурентов. Кто смел, тот и съел. Кто не успел, тот опоздал. Я уж не говорю о том, что практически любую должность в постсоветской России можно просто купить. 

Назначения советского периода выглядят как закономерные, логичные и понятные. 

В назначениях постсоветских велик элемент случайности, необязательности, неоправданности.

При этом во все времена были люди, которые с тем же успехом могли бы занять «свято место», но в силу различных обстоятельств, в том числе, и случайных, оказались невостребованными.  Руководителями края вполне могли стать председатели крайисполкома разных лет – Н. Я. Голубь, В. Н. Щербак, Н. И. Горовой, секретари крайкома партии Б. Н. Пономаренко, Ю. Д. Журкин, И. Н. Дьяков, первые секретари крайкома комсомола  В. Г. Сыроватко, В. Н. Салошенко, председатель уже  постсоветского краевого правительства В. Ф. Гладской, представитель президента В. Е. Спиридонов, мэр Краснодара В. А. Самойленко… И работали бы, я уверена, не хуже.  

Никакой «богоизбранности» не было у тех, кому выпало – долго или коротко – руководить нашим краем.  Обычные люди, сделавшие своей профессией работу в органах власти, которым просто повезло больше, а может, – если иметь в виду их дальнейшую судьбу, – наоборот, меньше других. 

Впрочем, я забегаю вперед, до этого нашим героям еще надо дожить. 

А мы пока поговорим о механизмах прихода к власти. 

Как они приходили к власти

Избрание. Назначение. Захват

Легитимных способов прихода к власти существует на самом деле только два – назначение или избрание. Нелегитимный способ один – захват власти.

Это в теории. На практике все оказывается гораздо сложнее и запутаннее. Все первые секретари формально избирались пленумом крайкома, а фактически назначались из ЦК КПСС. 

Первый губернатор был назначен указом президента, но фактически просто захватил власть. 

На прямых губернаторских выборах решающей стала, вроде бы, воля избирателей, но однажды оказалось, что без соизволения самого кандидата на эту должность, воля народа ничего не стоит… 

Существует, по меньшей мере, пять условий, влияющих на принятие решения в пользу того или иного кандидата.

1. Воля Центра.

2. Рекомендация предшественника.

3. Согласие элиты.

4. Общественное мнение.

5. Желание самого кандидата.

Мне представляется, что по-настоящему положительный эффект получается только при наличии всех пяти условий. Отсутствие хотя бы одного из них делает фигуру претендента в чем-то ущербной и рано или поздно сказывается как на результатах его деятельности, так и на его собственной дальнейшей судьбе.

Когда в мае 1973 года пленум Краснодарского  крайкома партии избрал первым секретарем С. Ф. Медунова, все проходило по наилучшему сценарию. Налицо были все 5 необходимых факторов. 

ЦК, безусловно, именно его держал в резерве на эту должность (1). Предшественник – Г. С. Золотухин, уходивший союзным министром, полностью поддержал, а может, сам и выдвинул кандидатуру Медунова, с которым на протяжении нескольких последних лет работал в тандеме, который считался его верным соратником, о конфликтах между ними не было слышно (2). Кубанская элита тех лет давно и хорошо знала Сергея Федоровича, он уже тогда считался сильным руководителем, кого ж было избирать, как не его! (3). Неплохо знало его и население края, и уже ходили слухи о его скором повышении, а слухи – это лучший показатель того, что люди допускают подобный ход событий, готовы к нему (4). Наконец, и сам Медунов, конечно, давно уже метил в первые секретари, желал стать на Кубани полноправным хозяином (5).    

Это был тот редкий, да что там редкий – практически единственный  случай, когда мнение Центра, предыдущего руководителя края, широкого краевого актива и населения полностью совпали. Не в этом ли одна из причин долголетнего и во многом успешного пребывания Медунова на посту первого секретаря крайкома, фактически – правителя Кубани?

Девять лет спустя, в июле 1982-го, ситуация с передачей власти от одного правителя другому была уже прямо противоположной. Хотя формально Медунов был «отозван в распоряжение ЦК» и вскоре после этого назначен замминистра плодоовощного хозяйства, все знали и понимали: это никакое не повышение, а способ смягчить неприятное впечатление от изгнания партийного руководителя столь высокого ранга. 

На этот раз события в Краснодаре развивались совсем по другому сценарию. 

Медунов  явно не был в курсе того, кто придет на его место, никто у него мнения не спрашивал, он и сам узнал о своем освобождении от должности в последний момент, хотя, конечно, предчувствовал, что это вот-вот случится.

Прибывшего ему на смену В. И. Воротникова на Кубани вообще не знали, в глаза не видели, многие и фамилию эту только на пленуме впервые  услышали. Озвучил ее прибывший из Москвы секретарь ЦК по кадрам И. В. Капитонов. Партийные нормы тех лет не позволяли членам пленума задавать вопросы ни касательно прежнего руководителя (за что именно его снимают), ни касательно нового (почему именно его привезли). В полном молчании пленум проголосовал  за освобождение одного и избрание другого. Политбюро  виднее, кого снимать, а кого ставить. 

Я присутствовала на том пленуме и хорошо помню это тягостное молчание, это тревожное переглядывание, когда, волнуясь и стараясь сохранить лицо, говорил свое прощальное слово Медунов, эти искусственные улыбки, когда на трибуну вышел Воротников. Нового первого, бывшего послом СССР в Гаване, опальным при Брежневе и возвращенным на политическую сцену Андроповым, связывало с краем разве что созвучие слов Куба – Кубань.

Но почему его не вернули сразу в Москву, а отправили на «пересидку» в Краснодар? Летом 1982 года Андропов точно знал, что Брежнев очень плох, жить ему осталось недолго.  Знал, что генсеком станет он.  Ему нужны будут свои люди в аппарате власти. Тогда он сможет, ни у кого не спрашивая, поставить угодного ему человека на то место в Москве, на которое посчитает нужным. А пока  пусть посидит в Краснодаре, почистит там кадры. После Медунова нужен совершенно новый, чужой, ни с кем не связанный человек. 

Все так и случилось. Брежнев умер через четыре месяца. Генеральным стал Андропов. Еще через полгода он забрал Воротникова в Москву, на должность председателя правительства РСФСР.

Понятно, что назначение Воротникова на Кубань было не столько в интересах Кубани и уж тем более самого Воротникова, сколько в интересах высшей власти, где как раз в это время кардинально менялся расклад сил. Краснодар сыграл здесь роль «запасного аэродрома». А факт единогласного избрания никому не знакомого человека первым лицом края был всего лишь проявлением партийной дисциплины и беспрекословного подчинения партийных низов партийной верхушке.

Таким образом, в случае с избранием (назначением) Воротникова налицо лишь одно явное условие – воля Центра в лице Андропова. Ни предшественник (Медунов), ни краевая элита, ни население края к этому выбору непричастны. Неизвестно также, хотел ли этого назначения сам Виталий Иванович. Но в партии не принято было отказываться от каких бы то ни было должностных предложений. Хотя вполне вероятно, что сам он уже стремился вернуться на Родину и, при определенных гарантиях, мог вполне спокойно отнестись к назначению на Кубань. В этом случае можно считать, что  последнее условие – «собственное желание» тоже имело место.

Но все равно – один-два фактора – это крайне мало, и я задаюсь тем же вопросом: не потому ли Воротников так недолго – всего 11 месяцев –  задержался на Кубани и так мало успел сделать?  

Совсем иная обстановка царила в зале пленумов, когда меньше чем через год, в июне 1983-го, из Москвы привезли на смену Воротникову «своего»  – Г. П. Разумовского. Тут уж улыбались искренне, широко, чуть ли не руками махали из зала: мы тут, мы вас помним, мы…  

Ну да, все еще помнили его председателем крайисполкома, ведь прошло всего два года с тех пор, как он неожиданно уехал в Москву, кадры за это время смениться не успели, хотя кое-кого уже посадили… Не только улыбались, но и голосовали вполне искренне, потому что свой, потому что с предыдущим, Воротниковым так и не сработались по-настоящему, а главное, потому, что возвращение Разумовского воспринималось, как конец темной полосы, связанной с расследованием громких дел о коррупции в Краснодарском крае, и начало полосы светлой, когда снова можно будет спокойно работать, как при Медунове, как привыкли… Возвращение Разумовского многие поняли как косвенную реабилитацию Медунова, хотя это было и не совсем так.

Возможно, то был последний случай, когда мнение политбюро совпало с настроениями местных партийцев. Наверняка хотел своего возвращения «на белом коне» и сам Разумовский. Так что три условия из пяти засчитаем. 

Что касается рекомендации предшественника, то ее, скорее всего, не было, ведь эти два человека никогда нигде не пересекались, но и возражений с его стороны тоже быть не могло. Думаю, что и широкого общественного мнения в отношении Разумовского на Кубани на тот момент не существовало, он был более закрытым, непубличным человеком, знали его поэтому мало, разве что ближайший круг, актив. Но, опять-таки, и принципиальных возражений не возникло: Разумовский так Разумовский, по крайней мере, свой. 

Напомню, что в данной главе я хочу просто «пробежаться» по процедуре всех этих избраний-назначений, чтобы сделать некоторые общие выводы о самой технологии прихода к власти. 

Следующий, как я уже говорила, снова был «чужой». Ровно через два года, в июне 1985-го, сам Разумовский в качестве только что утвержденного заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК (тоже большая должность по тем временам)  представлял пленуму очередного руководителя края – И. К. Полозкова.  Опять же проголосовали единогласно, при этом снова переглядывались с тревогой. Знать-то его знали, в основном, 

партработники, напомню, что в 1983-84 годах он работал секретарем крайкома партии по идеологии, а до этого несколько лет был куратором края по линии орготдела ЦК. Однако в роли первого его мало кто представлял, поэтому удивлялись, недоумевали, да и подустали уже от частой (практически каждый год) смены власти в крае. 

Думали, что и этот долго не задержится, но ошиблись: Полозков остался на целых пять лет. 

Мне до сих пор кажется, что главной подоплекой этого избрания-назначения был карьерный рост Разумовского, который хотя и мечтал стать первым, сменить Медунова, но успел к тому времени «перегореть» и, главное, заразиться другими, куда более масштабными амбициями. Приход к власти Горбачева, с которым они были почти ровесники и хорошо друг друга знали (Горбачев в бытность свою на Ставрополье, был ближайшим соседом и коллегой кубанских руководителей, и если с Медуновым они ревниво соперничали, то с Разумовским скорее дружили), помог реализовать эти амбиции довольно скоро. В марте 1985-го Горбачев стал генеральным секретарем, а уже в июне Разумовскому нашлось место в ЦК. И теперь он сам подбирал кадры для регионов, так что еще и по должности обязан был внести предложение о своем преемнике. Среди кубанских руководителей на тот момент была целая плеяда довольно зрелых и подготовленных людей, которых Разумовский хорошо знал, с которыми много лет работал (я называла некоторые фамилии в конце предыдущей главы). Но никому из них он не захотел передать бразды правления краем (зря радовались два года назад), а остановился на кандидатуре своего недавнего секретаря по идеологии Полозкова. Сам Иван Кузьмич в своей книге мемуаров «Обманутые надежды» (М., 2014) пишет об этом так: «Голубь, Щербак, Журкин, да и некоторые другие кубанцы, работавшие тогда в крае и в столице, безусловно, имели основания претендовать на роль первого секретаря краевой парторганизации. Но их терпимость к «медуновщине» и вскрытым фактам злоупотребления служебным положением некоторыми товарищами из окружения Медунова, с которыми они многие годы были рядом, лишала их морального права на лидерство».

Вон оно, оказывается, как…

В случае с назначением Полозкова мы видим инициативу Центра, сильное влияние предшественника и можем догадываться о собственном желании человека попробовать себя на высоком посту. Чего точно не было – так это согласия (а его никто и не спрашивал) и искренней поддержки (вместо нее – поднятие рук на пленуме) партийного актива и населения.

Итак, после смещения Медунова три кубанских руководителя подряд были присланы на Кубань из Москвы. Во всех случаях первое слово было за Центром, за ЦК партии, все остальное играло не особо важную роль: знают человека или не знают, согласен партактив или не согласен, хочет человек сам или не хочет… 

Самые сильные позиции были с точки зрения названных в начале этой главы пяти условий у Медунова (все 5), самые слабые – у Воротникова (2), более или менее крепкие – у Разумовского и Полозкова (по 3).

Несмотря на это, все они сменяли друг друга в спокойной, деловой обстановке, никаких эксцессов и даже вопросов не возникало и при голосовании за каждого из них на пленумах крайкома. 

И никто не знал тогда, что такой вот спокойной передачи власти в крае от одного правителя к другому в ближайшие 25 лет не предвидится.

Уход Полозкова в 1990 году совпал со временем, когда в партии уже вовсю шел процесс демократизации. И стало возможным впервые за всю историю провести выборы нового 1-го секретаря крайкома на альтернативной основе.

Выдвинулось довольно много кандидатов – порядка тридцати, но до голосования дошли  пятеро. Они мало чем отличались друг от друга, не были политическими антагонистами, речь шла скорее о личностных различиях. 

Были бурные дебаты на пленуме крайкома, но был и кулуарный  сговор группы первых секретарей  горкомов-райкомов, в основном из числа бывших комсомольских лидеров (около двадцати человек), которым надоело всевластие старшего поколения, они решили сделать первым секретарем одного из своих. Своим был для них бывший первый секретарь крайкома ВЛКСМ, 41-летний  А. В. Маслов. 

Присутствовавший на конференции уже в новой должности – первого секретаря только что созданной Компартии РСФСР – Полозков, конечно, имел свои соображения на этот счет, но никого открыто не поддерживал и не навязывал, соблюдал демократию. Выбором конференции и пленума он, как мне показалось тогда, остался не слишком доволен, но вмешиваться не стал.

Таким образом, впервые при избрании нового лидера краевой парторганизации отсутствовали два решающих прежде фактора – воля ЦК и рекомендация предшественника. А решающим впервые стало то, чем всегда раньше пренебрегали, – мнение партийного актива. Плюс, естественно, желание самого кандидата (хотя у него, насколько я знаю, были свои сомнения, ведь он был послушный партфункционер, и его, видимо, смущало отсутствие официальной поддержки из ЦК). Общественное мнение в какой-то степени было проинформировано, поскольку предвыборная борьба кандидатов находила свое отражение в СМИ, однако, ни о каком единстве этого мнения, ни о каком общественном консенсусе говорить, конечно, не приходится, тогда в каждом районе поддерживали своего выдвиженца.

И вот вам исторический и политический парадокс! В кои-то веки действительно избранный, а не навязанный Москвой первый секретарь уже не обладал прежними неограниченными властными полномочиями и даже не считался в крае первым лицом.  Как раз в это время началась передача власти от партии советам,  соответственно и первым лицом постепенно становился на этом переходном этапе председатель краевого Cовета (на тот момент – Н. И. Кондратенко). Так что было уже не столь и важно, кого изберут первым секретарем крайкома, это становилось внутренним делом партийной организации и не могло существенно влиять на ситуацию в крае.

Маслову было отпущено поработать всего год, до августа 1991-го.

На этом череда первых секретарей Краснодарского краевого комитета КПСС завершается. Всего их было в истории края пятнадцать. 

Отдадим им должное. Более полувека, с 1937 по 1991 год, эти 15 человек, передавая (добровольно или принудительно) друг другу эстафету правления краем, в очень разных исторических условиях, при разных вождях – от Сталина до Горбачева, в мирное и в военное время, в период успешных и провальных реформ, в сытые и в голодные годы, при поддержке населения и на фоне недовольств и волнений – как могли, как умели руководили большим, многонаселенным и многонациональным краем с многоотраслевой экономикой и особенным геополитическим положением. Хорошо руководили, худо ли (об этом – ниже), но Кубань всегда считалась богатым и благодатным краем, сюда стремились на отдых и постоянное место жительства, здесь проходили многие хозяйственные эксперименты, не раз Краснодарский край становился инициатором самых разных нововведений и реформ. И как бы ни ругали ту, старую партию, люди, на протяжении полувека руководившие краевой партийной организацией, несли на своих плечах огромный груз ответственности и очень много сделали для становления и развития Кубани.

Напомню их имена от первого до последнего: Иван Кравцов – Михаил Марчук – Леонид Газов – Петр Селезнев – Николай Игнатов – Виктор Суслов – Дмитрий Полянский – Дмитрий Матюшкин – Георгий Воробьев – Григорий Золотухин – Сергей Медунов – Виталий Воротников – Георгий Разумовский – Иван Полозков – Александр Маслов. 

(Знаю, по правилам пунктуации тире здесь совсем не нужны, но пусть они графически символизируют смену правителей, а может, и бег времени). 

И еще напомню: двое первых были расстреляны как враги народа; один, пережив войну, умер на своем посту; четверо были смещены за различные недоработки; семеро пошли на повышение  в Москву; один, последний, доработал до роспуска партии…

С 1991 года начинается новый исторический период, когда краем стали править главы администрации, которых почти сразу окрестили губернаторами, хотя края и области в губернии не переименовали, как предлагал когда-то Жириновский.

Первым губернатором, которого назначил на Кубани президент Ельцин, стал В. Н. Дьяконов. Впоследствии он постоянно подчеркивал это обстоятельство и очень им гордился: «Я – первый российский губернатор!». Произошло это на пятый день после путча, 24 августа 1991 года. При этом Ельцин своего назначенца в глаза не видел, что тот за птица, понятия не имел, назначал заочно, в эйфории послепутчевых дней. Фактически Дьяконов власть в крае просто захватил, оказался в нужное время в нужном месте, подсуетился, вовремя заявил о своей поддержке Ельцина, вовремя сдал Кондратенко как «поддержавшего путчистов». Никто из высшего руководства не приезжал, чтобы его представить, в Москве в те дни фактически и не было никакого руководства: Горбачев сидел в Форосе, гэкачепистов арестовывали, Ельцин издавал указы от имени российской власти, но сам уже захватывал власть союзную. 

В этой мутной обстановке, никого не дожидаясь, Василий Дьяконов сам себя быстренько провозгласил губернатором, зачитав по телевидению и на чрезвычайной сессии краевого совета факс с указом о своем назначении. Люди, напуганные арестами и самоубийствами высокопоставленных лиц в Москве (министр внутренних дел Пуго, маршал Ахромеев, управделами ЦК Кручина и другие), молча, подавленно ему подчинились.

Пять условий, необходимых для назначения на должность руководителя края, применимы и к новой политической системе. Все так же необходимы воля Центра, желательна рекомендация предшественника, хорошо бы иметь согласие местной элиты и общества, ну и собственное согласие претендента.

Из всех этих пяти условий в случае с назначением Дьяконова налицо было только одно – его собственное неудержимое желание стать губернатором. Прежние руководители края были чуть ли не под арестом, их мнение никого уже не интересовало, прежняя элита тоже была в одночасье низвергнута, выброшена из кабинетов на улицу, народ пребывал в полной растерянности и безмолвствовал. Ну а новый Центр удалось обвести вокруг пальца, убедить, что именно Дьяконов  является тем единственным лидером, за которым «пойдут люди».

Считается, что в августе 1991 года произошла демократизация власти. Но как она отразилась на назначении руководителей регионов? Раньше кандидатура такого назначенца проходила целый ряд согласований и голосований – в орготделе и секретариате ЦК, на пленуме региональной парторганизации, на политбюро. Пусть это были большей частью формальности, но теперь не стало даже их. Губернатора назначил лично президент, и все. При этом никто – ни население, ни руководители, ни сам президент этого человека толком не знали. Куда как демократично! 

Результат этой псевдореволюционной смены власти печально известен всей стране. Дьяконов продержался немногим больше года, успев наломать дров и довести богатый и благополучный края до ручки. (Нечто подобное, но с гораздо более трагическим результатом произошло в 2014-2015  годах на Украине). 

Только через пять лет в России отказались от практики назначений и ввели прямые всенародные выборы губернаторов. Потом, правда, снова отменили, а через время снова ввели, надеюсь, теперь уже надолго (боюсь говорить: навсегда). 

Назначение следующего губернатора Кубани, Н. Д. Егорова происходило уже в более стабильной обстановке, но по сути мало отличалось от первого. Сам Егоров шел тем же путем, что его предшественник, – «сдавал» Дьяконова и выдвигался сам, в итоге в декабре 1992-го был назначен указом Ельцина, который и этого своего назначенца толком не знал, доверялся людям из окружения, которые его предложили.  Это назначение далось Егорову нелегко, он приложил неимоверные усилия, чтобы оно состоялось. В результате многоходовой комбинации с привлечением нужных людей, вхожих к президенту, указ был подписан. Говорили, что определенную роль  сыграл «наш человек в Москве» – то ли   В. Ф. Шумейко, бывший тогда первым вице-премьером правительства РФ, то ли Ю. С. Скоков, также работавший в правительстве (оба – бывшие директора крупных краснодарских предприятий – ЗИП и «Сатурн»).  Но нельзя забывать и о роли оппозиции, сложившейся в крае против Дьяконова. Вообще, это был первый случай, когда против назначенца Кремля дружно выступили все наличные политические силы края – депутаты, профсоюзы, казачество, коммунисты, другие уже действовавшие на тот момент в крае партии. И Кремль, хоть и «со скрипом»,  вынужден был признать свою ошибку и пойти на замену губернатора. 

В случае Егорова из пяти факторов сработали три. Не было рекомендации предшественника (Дьяконова) и поддержки дьяконовской «элиты», которую Егоров тут же разогнал. Решающую же роль сыграли два фактора – собственное очень активное стремление Егорова к власти и поддержка оппозиции (засчитаем за общественное мнение), а воля Центра была, как я уже сказала, и в этом случае умело организована.

После ухода Егорова в мае 1994 года в Москву министром по делам национальностей и региональной политике (он сменил на этом посту известного демократа первой волны С. Шахрая), в крае впервые за всю историю создалась ситуация безвластия. Целых три месяца, вплоть до августа не решался вопрос о новом губернаторе. Видимо, поначалу сам Егоров долго не мог определиться с преемником, не знал, за кого поручиться, чтобы не ошибиться.  Все это время и. о. главы администрации был ныне покойный В. Ф. Гладской, первый заместитель губернатора, глава правительства края. Егоров, по-моему, именно его предлагал и сватал, но тот категорически отказывался. Почему – понятно. В тех условиях, которые сложились к 1994 году, руководить краем было архисложно, не каждый хотел брать на себя такую ответственность. Хотя, говорят, были «ходоки» с Кубани, предлагавшие свои услуги и искавшие поддержки в кремлевских кабинетах, в их числе –  все тот же Дьяконов.

В конце концов, 2 августа 1994 года губернатором Кубани был назначен      Е. М. Харитонов – фигура компромиссная, ни к какой группировке не принадлежавшая, ни в каких политических скандалах не замеченная, устроившая, видимо, всех.

Тут надо еще раз вспомнить, что Егоров с Харитоновым были выходцами из одного Лабинского района, что в свое время Егоров был подчиненным Харитонова, то есть это был человек, которому Егоров в то смутное время мог доверять. Можно поэтому говорить о назначении  Харитонова в качестве преемника (хотя институт демократии никакого «преемничества» не предполагает). Рекомендация предшественника, таким образом, стала здесь решающим, инициирующим  фактором назначения, а все остальные не были достаточно выражены: ни Центр, ни местная элита, ни, тем более, население не имели ясного представления и, следовательно, однозначного мнения о новом назначенце. Тем не менее, все согласились, так что ставим 4 из 5.

Тут уместно задаться вопросом: а почему вообще так важно согласие и рекомендация предшественника и для кого, собственно, они важны? Нетрудно догадаться, что прежде всего – для самого предшественника. Он всегда заинтересован в том, чтобы заступивший на его место новый человек не стал бы копаться в его делах, не накопал бы какой-нибудь компромат на него и т.д. В том случае, когда прежний руководитель уходит по-хорошему, на повышение, к его мнению прислушиваются. Тогда возникает не просто новый назначенец, а преемник, с которым устанавливается негласный договор: не копать, не разоблачать, не развенчивать. Если же руководитель уходит по-плохому, как Медунов, как Дьяконов, об этом не может быть и речи: сменщик именно копает, разоблачает и развенчивает – «чистит».

Три первых кубанских губернатора не проработали в этой должности положенного 4-летнего срока, во всех трех случаях возник некий форс-мажор, прервавший их нахождение у власти. Дьяконов был снят за грубые недостатки в работе. Егорова, напротив, повысили до министра. Харитонов оказался заложником чужой судьбы, его подвинули, чтобы вернуть на прежнее место Егорова, – уникальная не только для края, но и в масштабах страны ситуация, на которой стоит остановиться подробнее. 

У повторного  назначения Егорова на пост губернатора Кубани  была своя подоплека, прямо связанная с переизбранием Ельцина на второй президентский срок в июле 1996 года. Выборы были, как никогда, сложные. В первом туре Ельцин  едва не проиграл (а может, и проиграл) Зюганову. Второй тур должен был решить дальнейшую судьбу России. В этом промежутке между двумя турами много чего случилось. У Ельцина случился очередной инфаркт. Олигархи (Березовский, Гусинский и др., так называемая «семибанкирщина») собрались вместе и решили принять свои меры для победы Ельцина, то есть дать деньги. Разразился скандал с «коробкой из-под ксерокса», в которой тайно переносилась часть этих денег. В результате пострадали не те, кто, нарушая избирательный закон,  таскал деньги, а те, кто попытался их остановить. Из окружения Ельцина были изгнаны бессменный шеф его охраны Коржаков и вице-премьер правительства, руководитель  предвыборного штаба Сосковец.  Вместо него за дело взялся  Чубайс.  3 июля состоялся второй тур выборов, Ельцин  выиграл. И уже 15 июля  назначил Чубайса главой своей администрации. 

А куда деть занимавшего этот пост Егорова?  В кремлевском раскладе сил он был в одной компании с  Коржаковым и Сосковцом, участь его была предрешена. И не столько Ельциным, сколько теми, кто помог ему избраться на второй срок, он их слушал беспрекословно. 

Тем не менее, если бы Егоров захотел, нашли бы ему место в столице. Не захотел. Прилетев в Краснодар, сказал встречавшим его журналистам: «Мне вчера было предложено выбрать любую должность, кроме председателя правительства. Я предпочел для себя быть назначенным главой администрации Краснодарского края». Видимо, положился на старую житейскую мудрость, согласно которой лучше быть «первым парнем на деревне, чем последним в городе». Он только не учел, что, пока был в Кремле, настроения в «деревне» успели измениться. 

Если бы на тот момент еще действовали старые правила, Егорова просто назначили бы губернатором, и все. Но правила тоже успели измениться, и назначить его теперь могли только и. о. губернатора, а дальше надо было идти на всенародные выборы. При наличии воли Москвы (впрочем, выраженной довольно аморфно) и собственного желания кандидата, три других фактора напрочь отсутствовали: ни элита, ни общественность, ни прежний, вероломно «подвинутый» губернатор его не поддержали. Выборы он проиграл.

И только четвертый по счету губернатор Кубани – Н. И. Кондратенко стал первым демократически избранным в условиях новой России руководителем края. В декабре 1996 года он убедительно выиграл первые всенародные губернаторские выборы. 

Об этих выборах тоже следует сказать подробнее.

Сейчас уже мало кто помнит, что в выборах 1996  года на Кубани принимали участие все пятеро известных нам губернаторов края – Дьяконов, Егоров, Харитонов, Кондратенко и Ткачев (всего же кандидатов было десять).

Расклад голосов отразил реальный на тот момент рейтинг каждого из них. Другой возможности узнать и сравнить отношение населения ко всем пятерым сразу никогда больше не возникало, поэтому стоит привести здесь эти цифры.

Итак, при первом голосовании, состоявшемся в сентябре 1996 года, за Кондратенко проголосовали  более 56 % пришедших на выборы, за Егорова – около 25%,  за Харитонова – 2%, за Дьяконова – символические 1,1%.  Ткачев в последний момент снял свою кандидатуру в пользу действующего и. о. губернатора  Егорова.

Выборы, однако, были признаны несостоявшимися из-за недостаточной явки (чуть меньше 50%), после чего ЗСК изменил закон, снизив порог до 25%.   Егоров даже пытался на этом основании отменить выборы, но безуспешно. 

На повторное голосование в декабре того же года избирателей пришло больше, чем в сентябре, и 82% из них отдали предпочтение Кондратенко. Егоров набрал около 5%. 

Избрание Кондратенко удивительно тем, что здесь сработал всего один, но самый, пожалуй, мощный фактор – поддержка населения. Москва была  против и активно мешала; команда и. о. губернатора Егорова (очередная временная «элита») тоже ставила палки в колеса. Сам Кондратенко не очень-то хотел, или даже очень не хотел баллотироваться в губернаторы, говорил, что за свой век «наелся власти досыта». Воля народа побудила его идти на выборы, сделала губернатором и заставила Москву принять этот выбор.

Для очень многих людей победа Кондратенко стала последней попыткой реванша, возвращения в советское прошлое. Реванш продлился недолго – всего четыре года, по истечении которых Николай Игнатович неожиданно для всех отказался баллотироваться на второй срок. 

Следующий губернатор снова возник как преемник. И снова парадоксальная ситуация: с одной стороны, – всенародные выборы, а с другой – преемник. Как раньше политбюро указывало партактиву, за кого голосовать, так теперь избранный губернатор, любимец населения, публично объявил, кого следует избрать вместо него. 

Опять же мало кто помнит, что первоначально преемников было пятеро:  В. Бекетов, И. Петренко, В. Пушкин, А. Ткачев и Н. Хворостина, все – люди на Кубани хорошо известные, имевшие за плечами солидный опыт хозяйственной, руководящей работы, кроме, пожалуй, Ткачева, который на тот момент был наименее известен и опытен.

Кондратенко не рискнул прямо указать на того, кому он хочет передать власть, а собрал краевой актив численностью в 100 человек и устроил мягкое рейтинговое голосование (тайное).  Половина собравшихся, несмотря на его заявление о добровольном отказе баллотироваться на второй срок, все-таки вписала в бюллетень фамилию Кондратенко. Вторая половина «сотни» проголосовала вразнобой, но большинство высказались за Бекетова и Ткачева, причем разница между ними составила всего 1 голос. После этого Кондратенко назвал своим преемником Ткачева и заявил, что будет поддерживать его на выборах.

Это был второй (после Егорова – Харитонова) случай, когда фактор №2 – рекомендация предшественника – сыграл главную и решающую роль. Так, по крайней мере, это выглядело внешне. Но что стояло за всеми этими манипуляциями на самом деле?  Этот вопрос до сих пор задают себе те, кто близко и хорошо знал батьку Кондрата. И сегодня, по прошествии времени, мало кто сомневается в том, что в 2000 году имел место скрытый от всех, но согласованный с Москвой шантаж, принуждение к «самоотводу», хитроумная политическая операция, целью которой было заменить оппозиционно настроенного Кондратенко лояльным Ткачевым, которому уже не терпелось взять власть на Кубани в свои руки.

Повторяю: и активу, и избирателям края Ткачев был тогда мало знаком, и, если бы за него не поручился Кондратенко, которому на Кубани безраздельно доверяли, вряд ли он был бы избран, да еще с таким высоким результатом – более 82%. Вот почему понадобились именно «добровольный» отказ баллотироваться на второй срок и публичная поддержка «преемника».

С приходом Ткачева ротация власти на Кубани как бы остановилась. То есть выборы/назначения губернатора проводились в положенные сроки – каждые четыре года, но смены власти при этом не происходило. Четыре раза подряд, на протяжении долгих 14 лет снова и снова избирался/назначался один и тот же  человек – Александр Николаевич Ткачев. 

Четыре срока пребывания у власти в регионе – такое случалось в России нечасто. Прежде всего приходит на ум Ю. Лужков, который 4 раза на протяжении 18 лет избирался мэром столицы. Также четырежды избирались президент Татарстана  М. Шаймиев (правил 19 лет) и президент Башкортостана  М. Рахимов (17 лет). Но это – скорее исключения, а как правило, губернаторы в России  больше двух сроков не работают. Кстати, ни один из упомянутых политических «долгожителей» не доработал до окончания своего четвертого срока. В 2010 году одна за другой последовали их досрочные отставки. 

Но вернемся к Ткачеву. Избрание его на второй срок (2004) зижделось уже в определенной степени на его собственном административном ресурсе и наработанном за первые четыре года правления личном авторитете.  Думаю, что именно на втором сроке он имел наибольший запас прочности – все необходимые факторы, кроме рекомендации предшественника, поскольку им был он сам. 

А назначение в 2008 году (после отмены выборов) на третий срок – результат умело выстроенных отношений с Центром, в глазах которого Ткачев стал одним из самых лояльных и эффективных губернаторов. Но в этот, третий раз, согласие и поддержка элиты и общественности, стали, как мне кажется, ослабевать, накопилась усталость, которая всегда бывает в обществе, когда долго правит один человек, кроме того, в прессе развернулась к тому времени острая критика деятельности Ткачева на посту губернатора, все громче звучали обвинения в коррупции. 

Этот фон сохранялся и при переназначении его на четвертый срок в начале 2012 года, что вызвало уже явное недовольство общественности. С кем бы ни говорил в те дни, все недоумевали, и все находили только одно объяснение этому решению: Олимпиада в Сочи, до которой тогда оставалось два года. Да, с Олимпиадой Ткачеву во всех смыслах повезло, но об этом позже.

А сейчас – немного арифметики. 

Половина из десяти руководителей края находилась в этой должности совсем короткое время:

Воротников – 11 месяцев

Разумовский – 2 года

Маслов – 1 год

Дьяконов – 1 год 3 месяца 

Егоров – 1 год 5 месяцев в первый раз и 5 месяцев – во второй.

Еще трое – Полозков, Харитонов и Кондратенко – работали на посту руководителя края более или менее долго – соответственно 5 лет, 3 и 4 года. 

И только двое – открывающий эту десятку Медунов и замыкающий ее Ткачев – правили Краснодарским краем довольно продолжительное время – соответственно 9 и 14 лет. Причем Ткачев провел в кресле губернатора в полтора раза больше времени, нежели четверо его предшественников вместе взятые. Только Медунов из числа первых секретарей переизбирался на второй пятилетний срок (который до конца не доработал), и только Ткачев из числа губернаторов Кубани – на 2-й, 3-й и 4-й срок. 

По одному полному сроку (5 лет и 4 года) отработали Полозков и Кондратенко. 

Эта «арифметика»  прямо вытекает из политической обстановки в стране. 

Медунову и Ткачеву досталось самое благоприятное для пребывания у власти время, которое мы в первом случае называем «застоем», во втором – «стабильностью» (по крайней мере до 2014 года). А все, кто между ними, угодили на те самые 18 лет политической «тряски», о которой я говорила в самом начале этой книги, и которую многие из нас очень хорошо помнят. Трясло страну, трясло Кубань, тряслось и качалось кресло руководителя края, из него то и дело «вылетали»  недолговечные правители, становившиеся заложниками политических катаклизмов…

Как видим, обстоятельства и механизмы, приводившие к власти наших героев, у каждого были свои, даже в рамках одной политической системы и, казалось бы, одних правил игры. Всякий раз существовавшие на тот момент законы, нормы и правила словно чуть-чуть подстраивались, сгибались перед сиюминутной политической целесообразностью. Ну а уж когда сами законы и правила пошли вразнос… 

Сегодня, как и в советские времена, поддержка Центра – самое главное и самое решающее условие прихода к власти в регионе. Кого захочет Москва, кто Москве по каким-то соображениям на сегодняшний день выгоден, тот и будет править. 

Не менее важно и собственное стремление человека во власть, его целенаправленные  действия для продвижения по карьерной лестнице, его умение наладить контакт с нужными людьми, обратить на себя внимание вышестоящего руководства, проявить себя, оттеснить и обойти, а может быть, и «подставить» конкурентов.  Таковы были Медунов, который все это делал открыто, и Разумовский, который все то же самое делал скрытно. Таковы же были Дьяконов и Егоров, которым недоставало лишь опыта и культуры для подобных манипуляций. Но всех превзошел в искусстве своими руками строить собственную карьеру, конечно, Ткачев. На его примере впору писать учебное пособие для начинающих политиков – «Как продержаться в губернаторах полтора десятилетия».

Что же касается остальных  правителей Кубани – Воротникова, Полозкова, Маслова, Харитонова,  Кондратенко, то, не отказывая им в наличии амбиций и претензий на власть, все же скажу, что они проявлялись у них не столь явно и не столь агрессивно, как у их вышеназванных  коллег.  Кто-то просто плыл по течению, и оно само выносило его на вершину власти…  Кто-то даже пытался сопротивляться течению и не хотел возноситься на эту вершину, но обстоятельства складывались так, что он там оказывался...    

Это принципиально разные типы политиков. Одни изо всех сил рвутся во власть, дорвавшись, упиваются ею, держатся за нее руками и ногами. Другие никуда особо не рвутся, получив власть, не цепляются за нее, а несут, как тяжелую ношу, как крест. Может, они просто слабее и равнодушнее? Может, власть – не их призвание? И какой тип правителя лучше – тот, для которого власть – это сама жизнь, или тот, для кого власть – это просто работа?  Ответ не так однозначен, как может показаться на первый взгляд.

Часть II.  КАК ОНИ ПРАВИЛИ КУБАНЬЮ 

Миссия и стиль

Созидатели. Разрушители. Реформаторы.

Руководителя региона, притом такого большого, как Краснодарский край, нельзя назвать чиновником, хотя бы и высокопоставленным.

Это – хозяин, правитель. Таким был Медунов, и таким стал со временем Ткачев. 

Другой тип – представитель Центра, государево око. С такой миссией были посланы на Кубань Воротников и Полозков. 

Тип третий – самостийный атаман. Такими были при всей их разности Дьяконов и Кондратенко. 

Еще один тип – чистый функционер. Таковы были Разумовский и Маслов (недаром оба прошли школу орготдела ЦК). 

Ни под какой из этих типажей не подпадали на момент своего назначения Егоров и Харитонов. Тогда  это были хозяйственники районного масштаба.

У каждого из правителей была на Кубани своя, можно сказать, историческая миссия. Рассмотрим их повнимательнее.

С. Ф. Медунов 

(май 1973 – июль 1982)

Медунов призван был созидать: строить,  развивать, увеличивать, умножать и приумножать. Сама терминология  тех лет говорит об этом: урожаи – наивысшие, пшеницы – сильные и твердые, земледелие – высокой культуры и т.д.  При Медунове за Кубанью окончательно закрепилось звание главной житницы России, слава ее гремела. Именно на Кубани испытывалась новейшая сельскохозяйственная техника, применялись передовые технологии, создавались и опробовались новые сорта, сюда за опытом ездили из других аграрных регионов страны. 

Медунова  до сих пор упрекают за нескончаемые инициативы, почины, выдвижение подчас нереальных задач и всеобщую мобилизацию на их выполнение, за стремление прославить край и прославиться самому, короче – за показуху. 

Гиперактивность Сергея Федоровича объяснялась, на мой взгляд, тем, что начал он свою деятельность на посту первого секретаря крайкома с очень высокой планки. В 1970 году на Кубани был получен рекордный урожай зерна. Поскольку это был год 100-летия со дня рождения Ленина, Краснодарский край наградили вторым орденом Ленина, а большая группа передовиков производства – 35 человек сразу – получили звание Героев социалистического труда. В их числе были первый секретарь крайкома Золотухин и председатель крайисполкома Медунов. Это были первые и последние звезды, полученные руководителями Краснодарского края. 

В 1973 году Золотухин, как уже говорилось,  ушел в Москву союзным министром заготовок. Заступивший  на его место Медунов, будучи человеком крайне честолюбивым, естественно, желал превзойти достигнутые в начале 70-х  результаты, переплюнуть Золотухина, а там, глядишь, и вторую звезду Героя заработать. 

Отмечу попутно, что Медунов относился к тому поколению руководителей, для которых главными ценностями жизни были не деньги, не материальный достаток, а  должности, звания и государственные награды. Это многое объясняет в его стиле работы.  А стиль был таков, что, вцепившись в проблему, он уже ни на день, ни на час не выпускал ее из-под своего личного контроля – касалось ли это повышения клейковины зерна или истребления  сорной растительности,  продвижения футбольной команды «Кубань» в высшую лигу или борьбы с курением. Реализация всех, даже самых трудновыполнимых задач  велась с помощью принятых тогда административно-командных методов: приказ, тотальный контроль, жесткий спрос, партийная ответственность, вплоть до исключения из рядов; а также методов идеологических – массированной пропаганды и агитации.

Апофеозом  деятельности Медунова на Кубани считается организованная им всенародная борьба за получение 1 миллиона тонн  риса. Масштабы мобилизации на это дело можно сравнить только с мобилизацией на фронт в годы Великой Отечественной войны. Не было ни одного производственного, научного, учебного или творческого коллектива, будь то даже пионерский отряд или дворовый клуб пенсионеров, которые не были бы вовлечены в достижение поставленной цели. 

Я работала в те годы в молодежной газете, и помню, что ни один номер не выпускался в свет без публикаций о заветном миллионе тонн (кстати, теперь уже мало кто помнит, что на каком-то этапе к этой цифре был добавлен еще и «хвостик» в 100 тысяч тонн). Теме №1 отдавались целые страницы, развороты, а то и номер газеты целиком. Журналисты относились к этому делу с изрядной долей скепсиса, жалели подписчиков, которым предлагалось такое «чтиво», но все – и газетчики, и читатели – понимали: так надо. 

Нельзя не признать, что практически все хозяйственные инициативы Медунова были реализованы и дали практический результат. 

У него было три ордена Ленина, орден Трудового Красного Знамени, но второй звезды Героя он так и не получил. Почему – не знаю, могу только предположить, что к 1980 году, когда на Кубани ценой неимоверных усилий собрали заветные один миллион сто тысяч тонн риса (в чем многие до сих пор и не без оснований сомневаются),  уже дали о себе знать совсем другие «подвиги» кубанцев. 

В начале 80-х Краснодарскому краю суждено было прогреметь и «прославиться» с иной, негативной стороны, он стал одним из первых регионов Союза, где были вскрыты многочисленные факты коррупции в партийных и советских органах, возбуждены десятки уголовных дел и проведена  чистка партийных кадров, угодил под которую и сам Медунов.

И если большую часть своей деятельности в качестве руководителя края он наступал, шел вперед, в атаку – на плавни, на сорняки, на курение, был, что называется, на коне, то под конец карьеры ему пришлось обороняться, отбиваться – от Генеральной прокуратуры, от Комиссии партийного контроля ЦК, от столичной прессы. Этого сражения он не выдержал. Прежде волевой, сильный, могущественный человек, он был сломлен, растерян и очень обижен на всех – на соратников, которые подвели его под монастырь, на Брежнева, который не смог его защитить, и особенно почему-то на журналистов.  Он так и остался в убеждении, что подобные дела, если уж они случились, должны решаться келейно, внутри руководства партии и не выноситься, как сор из избы, на всеобщее обозрение.

Но почему Медунов защищал коррупционеров? До сих пор спорят, знал он или не знал о взятках и хищениях в крае, причастен к ним лично или не причастен. Официальная позиция следственных органов известна: уголовное дело против Медунова было прекращено за отсутствием состава преступления. Большинство из писавших в разные годы на эту тему сошлись во мнении, что Медунов, уверенный в себе и всецело занятый хозяйством, просто не обращал внимания на то, что творилось у него за спиной, проглядел беду. 

Добавлю к этому только одно соображение. При желании он мог бы задавить, уничтожить коррупцию на корню, как уничтожал амброзию на полях, но не только не сделал этого, а даже слышать не хотел, что во вверенном ему крае могут совершаться какие-то неблаговидные дела. Как и большинство руководителей, он не терпел в свой адрес никакой критики, никаких обвинений, не признавал никаких своих ошибок, а себя самого считал  непогрешимым и неподсудным. Когда «Правда» выступила с критической статьей о негативных процессах на Кубани, он демагогически заявлял, что газета покушается ни много ни мало – на авторитет партии. 

Главными своими врагами Медунов считал в ту пору журналистов центральных газет, в частности, собкора «Правды» на Кубани  В. Логвинова, который «посмел» выступить с критикой (весьма умеренной) в адрес краевого руководства. На всех совещаниях и заседаниях С. Ф. неизменно высказывался на эту тему, чуть ли не поднимал  Логвинова с места и грубо при всех отчитывал, чем, возможно, довел бедного собкора до инфаркта (тот так и умер, не дождавшись подтверждения своей правоты).

На самом деле Медунов защищал не проворовавшихся чиновников, а добрую репутацию края, которой очень дорожил, и одновременно, конечно, свою собственную репутацию. Когда он понимал про кого-то, что человек зарвался и может подвести, он предпочитал «скинуть» его на  чужую территорию. Так было с секретарем крайкома Тарадой, которого он, вместо того, чтобы с позором изгнать и примерно наказать за коррупцию в огромных по тем временам размерах, предпочел  пристроить  заместителем министра, буквально выпихнул в Москву, полагая, видимо, что если там его «достанут», то это уже будет не его, Медунова, проблема. 

Думаю, что он же был инициатором загадочного, так никогда и не раскрытого исчезновения   первого секретаря Геленджикского горкома партии Погодина, во всяком случае, тот вряд ли мог исчезнуть без его ведома и согласия, тем более, что произошло это  буквально накануне готовившегося его ареста, который не могли не согласовать с первым лицом края. Нет человека – нет проблемы. Возможно, это была самая большая ошибка Медунова, расплачиваться за которую ему пришлось всю оставшуюся жизнь.

В. И. Воротников

(июль 1982 – июнь 1983)  

Воротников прибыл на Кубань с гораздо более узкой миссией – исправить допущенные крайкомом ошибки, оздоровить обстановку, восстановить подмоченную репутацию краевой партийной организации. А для этого надо было продолжить, как тогда говорили и писали, процесс «очищения».

При Медунове это коснулось главным образом его окружения, кадров из высшего эшелона краевой власти, теперь взялись и за среднее звено, и даже за простых граждан. Если руководителей «шерстили» на предмет злоупотреблений, хищений и взяточничества, то рядовых граждан – на предмет соблюдения трудовой дисциплины. Всем памятны проверки среди бела дня на улицах, в кинотеатрах, магазинах: «Вы почему здесь находитесь? Где ваше рабочее место? Предъявите документы!» 

Тогда же в крае поменяли руководство УВД и прокуратуры, новые силовики с новой силой взялись наводить порядок. Правда, продлилось это недолго – ровно столько, сколько в Москве правил Андропов, а в Краснодаре – Воротников.

Надо сказать, что недолгое пребывание  Виталия Ивановича на Кубани породило большие симпатии к нему у населения. Ходили легенды, недалекие от истины, о его пеших походах по городу, о посещении магазинов, что тогда, в 1982-83 годах, было в диковинку. Он вообще оказался человеком энергичным и деятельным, много ездил, много интересных идей предлагал.

Сельским хозяйством он занимался мало, это был не его «конек». Но сила инерции еще сохранялась, и экономика края продолжала работать в заданном при Медунове режиме. Однако многие медуновские начинания – та же борьба с сорняками или с курением – сразу пошли на спад. 

В один из первых дней пребывания Воротникова в крайкоме случилась примечательная сцена. Вышел он из своего кабинета  и попросил… закурить. Все оказавшиеся в тот момент в приемной оторопели,  ни у кого не нашлось сигарет, ведь несколько лет до этого боролись с курением, и первыми побросали – в порядке партийной дисциплины – все партийные и советские кадры. На что Виталий Иванович произнес моментально разлетевшуюся по кабинетам  всего края фразу: «Давайте договоримся так: с курением пусть борются медики, и, кстати, футболом пусть занимаются спортсмены, а мы с вами займемся партийной работой».

Единственной запомнившейся инициативой нового первого секретаря стал проект разворота города Краснодара лицом к реке – по примеру волжских городов, где прошла большая часть жизни Воротникова. Но что можно успеть за 11 месяцев работы! Проект так и остался на бумаге до лучших времен («лучшие времена» наступили только через двадцать лет).

А вот деятельность партийных комитетов уже тогда начала потихоньку перестраиваться. Виталий Иванович пытался и ее развернуть «лицом к реке», то есть к жизни, к людям, их повседневным нуждам и запросам, увести от парадных отчетов и показухи. 

До перестройки оставалось еще два-три года, но в стиле Воротникова уже чувствовались иные, непривычные для Кубани подходы. Он не командовал, говорил ровным, даже тихим голосом, не повышая его, обращался ко всем на «вы» (Медунов  всем «тыкал»), разговаривал с сотрудниками аппарата не как с подчиненными, а как с товарищами, размышлял, советовался.

Его не то чтобы побаивались, а как-то стеснялись, что ли, приглядывались издали, выжидали, куда он повернет. Уважали, но тесного контакта так  ни у кого и не возникло. Можно сказать, что он лишь провел на Кубани «мастер-класс», явив партийному активу другой, не «кубанский» тип партийного лидера и другой, не медуновский стиль работы. 

То было время еще не перемен, но уже их предчувствия. 

Г. П. Разумовский

(июнь 1983 – июнь 1985) 

Разумовский остался самой неразгаданной фигурой местного партийного генералитета. Его необыкновенная сдержанность и та дистанция, которую, словно опытный дипломат, он умел держать со всеми, способны были остановить любого, кто после возвращения Георгия Петровича в край разбежался было  для «родственных» объятий.  Много опальных чиновников бросилось тогда к нему  поправлять свои дела. Но помог ли он хоть кому-нибудь? Мне кажется, в 1983-м он все еще опасался рецидива  коррупционного дела, проявлял осторожность к кадрам, не будучи уверен, что те ни в чем не замешаны.

В то же время Разумовский имел, я думаю, негласную миссию  стабилизировать обстановку в крае, успокоить потревоженный партхозактив, дать понять, что «наезды» на Кубань позади, можно продолжать работать, как прежде. 

Тут важно отметить, что большая часть правления Разумовского на Кубани совпала по времени с пребыванием у власти в Москве совершенно немощного Черненко, при котором все андроповские начинания были свернуты, само время словно пошло вспять, назад, к брежневской эпохе.  Для Разумовского брежневский (а значит, и медуновский) стиль партийной работы был все-таки ближе и понятнее, чем андроповский (и – соответственно – воротниковский). Он хоть и слыл в последние годы скрытым противником Медунова, но сам все же был выпускником его партийной школы, к тому же, кубанских корней. Задачей его было, мне кажется, восстановить на Кубани прежний порядок вещей, заодно стереть впечатление, оставленное непосредственным предшественником. Миссия закончена, забудьте.

Работалось при Разумовском настолько спокойно, будто и не было никаких потрясений в недавнем прошлом, будто и не ждали всех нас еще большие потрясения в самом ближайшем будущем. 

Активным нарушителем этого спокойствия, был, пожалуй, лишь секретарь по идеологии, впервые присланный из ЦК (и прежде, и потом  идеологи на Кубани были местные). 

Приведу один пример. Известная и, по-моему, единственная в таком роде встреча первого секретаря крайкома партии со студенческой молодежью, состоявшаяся в зале Краснодарского музыкального театра летом 1984 года, была придумана именно тогдашним идеологом. Мне пришлось участвовать в ее подготовке вместе с тогдашним собкором «Комсомолки» Зоей Ерошок. Помню, что сам Разумовский поначалу скептически отнесся к этой идее и долго не соглашался идти на откровенный разговор с такой «опасной» аудиторией (предполагались вопросы из зала и его ответы экспромтом – все это было внове), но идеолог как-то смог его убедить, а мы с Зоей добросовестно подготовили «вопросы и ответы». Встреча состоялась и – неожиданно для всех – прошла очень хорошо.  Георгий Петрович, к нашему удивлению, отвечал в основном сам, а не по нашим заготовкам, зародив надежду на добрые перемены в партийной практике. Но надежды эти были преждевременны. Разумовский предпочитал все же кабинетный стиль работы, а чересчур настырного идеолога вскоре отозвали назад, в ЦК. 

Это был Иван Кузьмич Полозков.

И. К. Полозков

(июнь 1985 – июль 1990)

Настоящие перемены начались на Кубани с избранием Полозкова первым секретарем крайкома. Как полномочный представитель нового политического руководства – Горбачева, он имел миссию все тут перестроить – в организации производства, в партийной работе, в делах Советов, в деятельности СМИ.

Это потом из него сделали махрового «анти-перестройщика», а в те годы он добросовестно и с большим энтузиазмом поддерживал Горбачева и все его начинания. И арендные звенья тогда появились, и хозрасчетные бригады, и госприемка, и кооперативы. Только Полозков добивался, чтобы кооперативы были производственные, а они почему-то были сплошь торгово-закупочные. 

Едва ли не первыми в стране на Кубани стали проводить альтернативные выборы директоров предприятий, начальников управлений и даже первых секретарей горкомов-райкомов. 

Главными инструментами его работы стали уже провозглашенные  Горбачевым гласность, открытость, дискуссионность. В зале бюро крайкома партии впервые  были установлены телекамеры, с заседаний велись прямые репортажи на весь край. Сам Полозков старался быть доступным, постоянно собирал какие-то встречи с разными категориями работников, включая ученых, творческую интеллигенцию, молодежь. Постоянно давал интервью газетам, выступал на телевидении.

Это было золотое время для местных газет, в которых еще не убрали, но уже порядком ослабили цензуру, позволив печатать материалы на такие темы, о которых раньше и помыслить нельзя было. 

Именно при Полозкове  была передана Кубанской епархии Троицкая церковь, десятки лет до этого использовавшаяся под мастерскую скульпторов. Тогда же было принято решение о создании в Краснодаре Центра казачьей культуры.

Все это, между тем, носило и явный оттенок кампанейщины. 

Запомнился случай с первым секретарем Ленинского райкома партии г. Краснодара Е. С. Комыховым, которого публично, гласно, с подробнейшим освещением в газетах и на радио-телевидении сняли с должности – за что, так никто и не понял. Просто надо было провести показательный пленум и  сделать кого-то «козлом отпущения» за то, что перестройка идет не такими темпами, как хотелось бы. 

Перестройка, кстати, потому и захлебнулась, что слишком спешили, гнали, перестраивали все и сразу, толком не понимая, что делали и зачем. 

На долю Полозкова  пришлись и первые серьезные испытания, которых не знали его предшественники. 

Тотальная борьба с пьянством – талоны на водку, безалкогольные свадьбы, уничтожение виноградников...

Волнения на национальной почве – крымские татары, адыги-шапсуги… Волнения социального характера – тот самый митинг протеста против призыва резервистов в Карабах, несколько суток продолжавшийся на площади перед крайкомом партии… 

Первая крупная катастрофа – «Адмирал Нахимов»… 

Первые альтернативные выборы в Верховный Совет РСФСР, участвовать в которых от Краснодарского края решил никому здесь не известный генерал КГБ Олег Калугин, прибывший  в сопровождении целой группы, напротив, уже  хорошо известных по телеэкрану столичных демократов – следователя Генеральной прокуратуры Гдляна, депутата Верховного Совета Старовойтовой, бывшего священника Глеба Якунина. Живые демократы сильно взбудоражили краснодарцев ежедневными митингами, проводившимися в парке на  затоне. Это место, подальше от центра города, «лицом к реке», выделили им городские власти –  в надежде, что людей будет собираться немного, но народ ходил туда толпами. 

Наконец, достались Полозкову и первые проявления раскола в самой партии, когда одни уже стали считать себя демократами, а другие  оставались ортодоксальными коммунистами.

Именно тогда политика стала вытеснять хозяйственную деятельность. Первый секретарь уже не занимался, не мог заниматься урожаями и надоями, с головой ушел в политическую борьбу, оставив «на хозяйстве» председателя крайисполкома. Эту должность занимал при Полозкове как раз Кондратенко, который  и сам активно влезал в политические процессы. Именно тогда Кубань впервые с удивлением услышала горячие речи этого человека и оценила его необыкновенные ораторские способности, не уступавшие тем, что демонстрировали заезжие столичные демократы.

Кондратенко с Полозковым по большинству политических вопросов оказались единомышленниками и составили крепкий тандем, который к концу перестройки уже яростно отбивался от наступающих на пятки новых политических сил. Вместе они оборонялись и от столичной прессы, сделавшей их чуть ли не символом консерватизма в России. 

Уже тогда проявились первые попытки руководителей края не подчиняться Центру, вести на Кубани свою политику, сообразуясь с местными условиями и местной целесообразностью. Ничего хорошего из этого не вышло.

А. В. Маслов

(август 1990 – август 1991)

Но хуже всех пришлось последнему по счету 1-му секретарю крайкома – Маслову. Одно дело работать, когда вся власть в руках, когда в твоем распоряжении мощный аппарат, солидный бюджет, все средства массовой информации. Другое дело – когда и власти нет (6-я статья Конституции уже отменена), и бюджет наполовину усох, и остатки аппарата надо снова, в третий уже раз сокращать, и средствами массовой информации с Советами делиться…

Но главное даже не в этом. К 1990-91 году было уже морально тяжело  работать в партийных органах – под перекрестным огнем критики, в обстановке внутренних разногласий в партии и наметившегося оттока коммунистов. Никому из прежних секретарей не доставалось в наследство такое сложное, буквально на глазах разваливающееся  хозяйство. 

Миссия Маслова свелась к тому, чтобы провести последнюю в истории  краевую партконференцию, делая вид, что все идет, как надо, что партия сама, добровольно отдает свои полномочия Советам, что она «морально» еще руководит какими-то процессами, но все это было уже не так. 

В действительности миссией Маслова стало завершить деятельность Краснодарского краевого комитета КПСС. 

Впрочем, и завершить по-человечески не дали, 21 августа 1991 года пришлось что называется, спасаться бегством из здания на улице Красной, 3, в котором много лет располагался крайком партии, заодно спасая какие-то документы, архивы (их буквально выносили с собой, кто в чем мог), в надежде, что все это еще пригодится, понадобится, когда кончится смута и все вернется «на круги своя».  Не вернулось. А сотрудники крайкома последнего, масловского призыва, среди которых было много довольно толковых молодых людей, бывших комсомольских работников, разбрелись кто куда. Многие долго не могли трудоустроиться, от них шарахались, как от прокаженных.

На хозяйстве все это время оставался опять-таки Кондратенко, ставший к тому времени  председателем краевого Совета народных депутатов.  Это была переходная должность – от власти партии к власти будущих администраций – через мифическую, кратковременную, незакрепленную законами и практикой «власть Советов». Мифической я называю ее потому, что у Советов образца 1990-91 годов не было для исполнения такой миссии ни соответствующих структур (лишь депутатские комиссии), ни соответствующего управленческого аппарата, не было и четкого разделения полномочий с крайисполкомом, который продолжал работать параллельно (председателем был на тот момент Н. И. Горовой). 

Этот период можно назвать двоевластием или безвластием – как угодно. Фактически вся власть в крае держалась на одном человеке, благо, его авторитета хватало, чтобы как-то управлять ситуацией. Если бы в тот период этот мифический орган  возглавлял кто-то другой,  не Кондратенко, хозяйство Кубани развалилось бы еще до августовского путча и прихода к власти  Дьяконова. 

В. Н. Дьяконов

(август 1991 – ноябрь 1992)

Миссия Дьяконова  как раз и состояла в том, чтобы все разрушить, что он и сделал, и довольно варварски. При нем порушились знаменитые кубанские колхозы, остановились многие предприятия. При этом он самонадеянно уповал на приватизацию и фермерство, полагая, что все это как-то само собой устроится и наладится, «рынок сам себя отрегулирует», как учили тогда Гайдар и его команда. 

Вместо того, чтобы вникать в экономику края, новый руководитель первым делом создал личное казачье войско, в противовес тому, что уже существовало на Кубани, но которому он не доверял, считая его «красным». С помощью своего, «белого» войска он с восторгом вандала начал крушить памятники Ленину – в зале заседаний крайисполкома и на площади перед крайкомом партии. С любопытством обывателя  полез в архивы КГБ (говорят, стоило больших трудов не допустить его туда). И с азартом мародера стал «экспроприировать» и тут же разбазаривать направо-налево партийное имущество.  Здание крайкома партии, он сначала опечатал, а потом сдуру поселил в нем… медицинский центр матери и ребенка. Это была настоящая фантасмагория. В коридоре четвертого этажа, где недавно помещался отдел пропаганды и агитации крайкома, теперь стояли высокие стеклянные шкафы-витрины с заспиртованными в колбах младенцами-уродцами (страшный символ происходящего). Позже пришлось, разумеется, отменять это решение, так как здание было совершенно не пригодно для медицинских целей. Теперь в нем помещается Законодательное собрание края. 

Все другие партийные здания в крае тоже были опечатаны, аппараты исполкомов распущены, газеты закрыты. А в краевом Совете собранные на чрезвычайную сессию депутаты под диктовку Дьяконова, явившегося в зал заседаний в сопровождении вооруженной охраны (будто кто-то там собирался его убивать)  испуганно проголосовали за отстранение от должности Кондратенко и избрание новым председателем крайсовета А. М. Ждановского, преподавшего до того момента историю в Кубанском университете и входившего в немногочисленную депутатскую группу демократической ориентации. 

Так, в одночасье все, кто работал в существовавших тогда структурах власти – в большинстве своем  достойные, опытные, знающие дело  люди –  оказались на улице, а в кабинеты зашли люди с улицы во главе с человеком, которого близко нельзя было допускать к власти.  

Но почему партийно-советское руководство края в августе 1991 года не выступило в защиту  советской власти?  Напрашивается ответ, что они испугались, растерялись, выжидали, куда повернут события, чья возьмет, и потому проиграли. А был ли у них другой выбор, кроме как держать нейтралитет?  С одной стороны, к ним поступали постановления ГКЧП, состоявшего, между прочим, из высших руководителей страны, которых никто еще с должности не снял и в кутузку не отправил. С другой – указы российского президента Ельцина, прямо противоречившие постановлениям только что созданного Государственного комитета по чрезвычайному положению (полное название ГКЧП, если кто забыл). 

Кого слушать, чьи приказы выполнять?  Да, кубанское руководство не поддержало Ельцина, но оно не поддержало и ГКЧП. Не потому, что испугалось, а потому что не было согласно ни с теми, ни с другим. Необходимо было время, чтобы  понять, что происходит и кому теперь подчиняться. Ответственные руководители только так и могли поступить: ждать. Они призвали население края «к выдержке, самообладанию, активной работе по спасению урожая и подготовке к работе в зимних условиях».  Многих это насмешило. Но были в обращении от  20 августа 1991 года, подписанном Кондратенко и Горовым, и такие слова: «В крае нет объективных предпосылок для введения по линии центра чрезвычайного положения. Да и не в нем наше спасение. Нас могут выручить в трудной ситуации лишь… следование закону, сплочение людей различных политических взглядов вокруг демократически избранных, ответственных перед народом Советов народных депутатов». 

Что здесь не так? Что неправильно?

В отличие от официальных руководителей, «неформал» Дьяконов без промедления сделал свой выбор, пошел ва-банк (тоже ведь не будучи уверен, чья возьмет), проявил инициативу и выиграл.  

Власть свалилась на него, когда он совершенно не был к этому готов. 

В районах к власти также пришли люди без опыта – горлопаны с митингов, маргинальные журналисты, был даже, помнится, один гинеколог. 

У Дьяконова не было вообще никакого стиля работы, потому что стиль – это прежде всего культура, а там она и не ночевала. То, что происходило при этом губернаторе, лучше всего охарактеризовать одним словом – беспредел.

Он вел себя, как победитель в стане врага. Так разговаривал с руководителями районов (частью еще советскими), что многие просто не выдерживали. Я уже упоминала трагический случай, когда,  выйдя из  кабинета губернатора после  разборок на тему «где вы были 19 августа» и угроз не просто снять с должности, но и  «отдать под суд»,  по пути в район покончила с собой бывший первый секретарь Курганинского райкома, член ЦК, а на тот момент председатель районного совета Зоя Ивановна Боровикова – честный, порядочный, всеми в крае уважаемый человек.  Остановила машину на высоком берегу Лабы и бросилась в реку...  

В добрые времена Дьяконова вполне можно было бы привлечь к ответственности по статье «доведение до самоубийства», но тогда все сошло ему с рук, никто даже не заикнулся ни о чем. 

Другие руководители районов просто уходили от греха подальше. Работать с таким человеком было невозможно. И недаром поначалу поддержавший его, согласившийся стать первым заместителем губернатора и председателем правительства края  Егоров вскоре  открыто против него выступил, повел на него активную атаку  и, в конце концов, занял его место. 

Н. Д. Егоров

(декабрь 1992 – май 1994)

Когда Егорову с помощью краевого Совета, дважды выражавшего недоверие Дьяконову, при поддержке казачества, писавшего письма президенту, и профсоюзов, выводивших людей на митинги, удалось сместить горе-губернатора,  перед ним встала во весь рост  задача проведения на Кубани реальных рыночных реформ.

Это было непросто, хотя бы потому, что никто толком не знал и не понимал, что и как надо делать. Где было взять в 1992 году экономистов-рыночников? Все наличные кадры, включая самого Егорова, более или менее хорошо знали практику планового хозяйства, но как действовать в условиях рынка – этому их никто никогда не учил. Между тем, уже произошла либерализация цен, началась приватизация государственной собственности, что быстро привело к банкротству предприятий, безработице, невыплатам зарплат и пенсий и т.д. «Шоковая терапия» по Гайдару вызвала смятение и растерянность как среди хозяйственных руководителей, так и среди населения. Сильно осложнились и социальные условия – появились беженцы, началась миграция на Кубань из горячих точек, стала быстро расти преступность.

Что в такой сложной обстановке мог сделать и что делал губернатор Егоров?

Отменил наиболее безответственные и попросту дурные решения  своего предшественника. Разогнал всю его команду и набрал свою, что тоже было непросто сделать, потому что никакой «своей» команды у Егорова на тот момент не было. Заявлял, что реформы надо проводить постепенно, без «шока», эволюционным, а не революционным  путем. Этим он как бы отмежевывался от политики непопулярного в народе правительства Гайдара. 

Но какие свои решения он мог предложить?  При Егорове в крае вынужденно применялась практика взаиморасчетов по долгам, что позволяло хоть как-то разруливать ситуацию, в которую попали практически все предприятия и хозяйства.  Бартер частично заменил хождение живых денег. Егоров даже предлагал ввести  натуральный продналог с сельхозпроизводителей, но, кажется, до этого дело не дошло.

Вообще роль руководителя края в обстановке полного коллапса экономики сводилась по сути к тому, чтобы хоть как-то реагировать на ежедневно возникавшие кризисные ситуации, латать дыры, поддерживать видимость существования. До стратегии развития региона, до перспективных планов и постановки крупных задач дело в эти годы не доходило. Нам бы ночь простоять да день продержаться. Губернатор в таких условиях – что-то вроде кризисного управляющего – фигура временная.

А тут еще  Дьяконов со товарищи, не желая мириться со своим отстранением от власти и вынашивая мечты  вернуться, повел против Егорова информационную войну, всячески пытаясь его скомпрометировать. Главным орудием  стала созданная Дьяконовым и продолжавшая выходить при Егорове газета «Кубанский курьер». Егоров не молчал, отбивался, используя другие СМИ, получалась война компроматов.

Именно в это время Егоров сам лишает себя и той политической поддержки, которая до сего момента у него была и, опираясь на которую, он, собственно, и пришел к власти. Сначала он распускает все районные и городские Советы. Потом предлагает «самораспуститься» краевому Совету, который, естественно, на это не идет.  Какое-то время часть депутатов буквально держала осаду в зале заседаний Совета. Но 6 января 1994 года Егоров своим решением все-таки распускает краевой Совет народных депутатов с абсолютно несерьезной формулировкой – «в связи с отсутствием кворума».

Я была депутатом того созыва, кстати, впервые избранного на альтернативной основе, и могу сказать, что решение Егорова было воспринято депутатами как предательство. Напомню, что именно крайсовет протянул ему руку помощи, когда Дьяконов изгнал его из своей команды. Депутаты избрали его тогда заместителем председателя краевого Совета (Ждановского), что называется, трудоустроили. А позже помогли ему свалить и самого Дьяконова. Понятно, что действовал Егоров с подачи Москвы, где за три месяца до этого, в печально памятном октябре 1993 года, был расстрелян российский парламент, называвшийся  тогда Верховный Совет РСФСР. 

Но Егоров мог бы и не повторять чужих ошибок. Роспуск краевого Совета был акцией противозаконной и ничем не мотивированной. Но она развязала ему руки, с этого момента он мог единолично, без согласования с депутатами принимать любые решения.

Новый законодательный орган края появился лишь через год, уже при Харитонове.

Все вышесказанное относится к первому сроку пребывания Егорова у власти на Кубани. 

Е. М. Харитонов

(август 1994 – июль 1996) 

Миссия Харитонова заключалась, казалось бы, в том, чтобы продолжить начатые предшественником реформы. На самом деле ему пришлось просто бороться за выживание края, настолько усугубились все кризисные процессы в экономике, до такой степени снизился жизненный уровень населения.

Что реально удалось сделать за два года Харитонову, что можно записать в его актив? При нем проведены выборы депутатов и начало работу Законодательное собрание края. Правда, первые месяцы  работы ЗСК были омрачены  жесткой фракционной борьбой вокруг избранного председателем собрания А.А.Багмута,  представлявшего патриотическое движение «Отечество» (лидером которого был уже опальный Кондратенко). 

Вот как объясняет главную причину этого конфликта депутат первого созыва ЗСК профессор юридического факультета Кубанского аграрного госуниверситета В.П. Громов в своей книге «Мое хождение во власть»:

«Идет политическая игра, и ведет ее группа депутатов, представляющая интересы администрации… Идет борьба за власть… цель этой борьбы – на пост главы администрации края вернуть Егорова, а вместо Багмута избрать Бекетова».  

Уж не знаю, так ли это было, мог ли кто-то через полгода после ухода Егорова в Москву рассчитывать на его скорое возвращение, но дело действительно завершилось отставкой Багмута, после чего при поддержке Харитонова к руководству ЗСК пришел В. Бекетов.  Он оказался долгожителем на этом посту, сумел ужиться с четырьмя совершенно разными губернаторами  и до сих пор, вот уже 20 лет председательствует в Законодательном собрании. Возможно,  потому, что никогда не пытался стать самостоятельной политической фигурой, оспаривать какие-либо решения и действия администрации и лично губернатора, и всегда умел провести в ЗСК те решения, какие от него ждали на Красной, 35 .

Возвращаясь к Харитонову, надо отметить еще одну успешную его миссию – именно он подписал с Кремлем Договор о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральным центром и Краснодарским краем. И именно при нем край получил статус субъекта Федерации. Как это помогло выходу из кризиса и помогло ли – я не знаю, но на тот момент это казалось важным этапом в строительстве новой российской государственности. 

Нужны были деньги, Москва денег не давала, или давала мало, федеральные закупки сельхозпродукции практически не производились. Но Харитонов, сам выходец из села, много лет отдавший сельскому хозяйству, был все-таки сторонником сохранения колхозов, во всяком случае, кооперации сельских товаропроизводителей, а не упования на единоличников-фермеров, как Дьяконов. Он шел на то, чтобы выделять дотации и ассигнования селу из краевого бюджета. 

Тогда же в Краснодаре впервые побывал президент России Борис Ельцин, баллотировавшийся на второй срок и пытавшийся расположить к себе кубанцев, которые и в 1996 году все еще продолжали голосовать за коммунистов.  Прямо во время встреч с народом Ельцин подписал несколько указов, в том числе, о казачестве и о поддержке агропромышленного комплекса, но симпатий кубанских избирателей это ему не прибавило.

Про Харитонова можно сказать, что он очень старался, делал все, что мог, стучался во все двери – там, в Москве, добивался, чтобы его приняли в правительстве, в администрации президента. Первое время ему помогал в этом Егоров. Но цена слов и обещаний тогдашнего руководства страны была невелика, даже после, казалось бы, успешных встреч в Москве, руководитель региона возвращался домой и снова оставался один на один со своими проблемами.

Его можно назвать губернатором-миротворцем, потому что он старался примирить всех со всеми. Искал дружбы и сотрудничества с соседней Адыгеей, с другими соседями, пытался построить с ними взаимовыгодные отношения, заключить какие-то договоры. Он не вмешивался в дела партий, действовавших в то время на Кубани, держал нейтралитет, не «собачился», как его предшественники, с политическими оппонентами, у него их, кажется, и не было.

Харитонову не хватало харизмы. Его мало кто знал на федеральном уровне, в соседних регионах, да и в самом крае. Ему недоставало опыта руководства в масштабах всей Кубани. Но человек он, как мне кажется, честный и порядочный, к миссии своей относился с большой ответственностью. Кто знает, может быть, если бы ему дали возможность поработать хотя бы один полный губернаторский срок, он сумел бы оставить более заметный след. Однако дальнейшие события, неожиданное для всех и прежде всего  для самого Харитонова, возвращение «блудного сына» Егорова на Кубань не позволило ему проявить себя в полной мере.

Н. Д. Егоров

(июль – декабрь 1996 г.)

Второй срок, продлившийся менее полугода и закончившийся для Егорова поражением на выборах, проявил его личные качества даже в большей мере, чем первый.

В 1996 году это был уже совсем другой человек – гораздо более уверенный в себе, вкусивший власти на самом  верхнем ее этаже. 

Бывший министр внутренних дел РФ, генерал армии А.С. Куликов, хорошо знавший Егорова по Чечне, где они вместе руководили «восстановлением конституционного порядка», прислал мне свою книгу «Тяжелые звезды».  В ней он пишет, что у многих генералов, участвовавших в чеченской кампании, «не сложились отношения с Николаем Дмитриевичем Егоровым, человеком, несомненно, влиятельным, но грешившим барскими замашками и пренебрежительным отношением к тем, кто в иерархии государственной службы занимал более скромные места». 

Занятно было бы в свете этого замечания посмотреть на одну из рабочих встреч Егорова, имевшую быть в июле 1996 года. Будучи главой президентской администрации, он пригласил на беседу одного оставшегося без работы чиновника питерской мэрии, соратника только что проигравшего выборы мэра А. Собчака, и предложил ему переехать в Москву, на должность заместителя начальника Управления делами Президента. Чиновник дал согласие. Как вы уже догадались, это был Путин . 

Парадокс в том, что именно с этого момента началось восхождение к власти будущего президента России, а карьера самого Егорова на этом фактически завершилась – через несколько дней его освободили от должности и отправили назад в Краснодар.

Как рассказывает Е.М. Харитонов, никакого указа Ельцина на этот счет на самом деле не было. В Кремле эту перестановку оформили кулуарно.

Егоров полагал, что своим возвращением он осчастливит Кубань. После тех постов, которые он занимал в Москве, он видел себя не только лучшей, но и единственной кандидатурой на должность губернатора Кубани. Кто же еще, как не он! 

Но оказалось, что желающих много, и среди них несколько бывших руководителей края – Кондратенко, Дьяконов, Харитонов. Никто не собирался ему уступать. К нему вообще отнеслись без того пиетета, на который он, видимо, рассчитывал. Объяснялось это, во-первых, тем, что тогдашнюю кремлевскую верхушку открыто не любили, считая виновницей  всех бед, а Егоров теперь прочно ассоциировался с этой верхушкой. Во-вторых, никому на Кубани не понравилось, как он поступил с Харитоновым. В-третьих, его первое губернаторство не было успешным настолько, чтобы запомниться людям и вызвать у них ностальгию. 

Не было нужной поддержки Егорова на выборах и со стороны федерального центра – правительства Гайдара и президентской администрации, которую теперь возглавлял Чубайс. Они «кинули» его так же, как сам он «кидал» своих друзей и соратников. Впрочем, ничего странного. Для них он был человеком из команды уже поверженного Коржакова. Когда Егоров все это понял, он стал нервничать и принимать «нервные» решения. Даже пытался отменить через суд губернаторские выборы. Не помогло. Выборы состоялись, Егоров проиграл.

А теперь зададимся вот каким вопросом.

Способны ли были руководить краем первые постсоветские  назначенцы? В условиях стабильности, возможно, и были  бы способны. В условиях тотального кризиса – нет, не способны. Их этому не учили. Подобной практики они  никогда не имели. Сам масштаб личности первых трех губернаторов, назначенных после 1991 года, – Дьяконова, Егорова, Харитонова – не был адекватен масштабу проблем, с которыми им пришлось столкнуться.

Что касается четвертого по счету постсоветского губернатора – Кондратенко, то это, безусловно, личность более крупного масштаба, но – иной, нежели требовалось в эти годы, идейной и политической ориентации, что, в конечном счете, и его привело к фиаско.

Н. И. Кондратенко 

(декабрь 1996 – декабрь 2000)

Миссия Кондратенко, который на этот раз уже полноправным правителем, в результате всенародных выборов пришел к власти, состояла в том, чтобы по возможности восстановить порушенное Дьяконовым хозяйство края, которое пытались, но не смогли реформировать Егоров и Харитонов. Кондратенко был первым, кто открыто пошел против воли Кремля и попытался вести на Кубани свою политику, сообразуясь с реальной экономической ситуацией и настроениями своих избирателей. Можно сказать, что это был первый и последний открыто оппозиционный  руководитель Краснодарского края. 

Первое, что он сделал, – оказал всемерную помощь загибавшемуся от реформ сельскому товаропроизводителю – горюче-смазочными материалами, семенами, техникой, удобрениями. Была восстановлена система потребительской кооперации, заготовительной деятельности и переработки сельхозпродукции. Эти по сути чрезвычайные меры помогли селу на том этапе выжить и начать потихоньку возрождаться.

Он не отрицал необходимости рыночных реформ как таковых, но не хотел допустить на Кубани дикий рынок, поэтому рьяно выступал против купли-продажи земли, против неконтролируемого вывоза природных богатств, например, леса, против приватизации (а следовательно, и криминализации) морских портов и других стратегических для Кубани объектов. Спустя несколько лет все мы могли убедиться, что он был прав.

В то же время именно при Кондратенко был разработан и принят краевой закон о стимулировании инвестиционной деятельности, предусматривавший значительные льготы для потенциальных инвесторов. И тогда же на Кубань пришли первые иностранные инвесторы – немецкая и канадская фирмы, ставшие партнерами станкостроительного завода им. Седина, который был уже на грани гибели.

Но и сугубо социалистические меры он использовал в своей работе, например, держал цены на хлеб.  

Стиль Кондратенко ни на чей не похож. С одной стороны,  он, воспитанный в советской системе, придерживался старых правил, с другой, вел себя достаточно раскованно и свободно, особенно по части высказывания вслух своих убеждений. Начиная говорить, он увлекался, никак не мог остановиться, в выражениях себя не сдерживал. Его стиль – это стиль человека простого, от земли, радетеля за народ, что и делало его популярным среди населения. 

Его называли «красным губернатором», а Кубань в период его правления причисляли к т.н. «красному поясу» со всеми вытекающими последствиями.

Ему самому трудно было работать в таких условиях. Быть в оппозиции к Кремлю и обеспечивать при этом сносное существование вверенного тебе населения очень нелегко. Рассчитывать на помощь из Москвы не приходилось. Тем более после того, как в 1998 году грянул дефолт. 

В прежние времена он бы мог повторить карьеру Медунова, то есть благополучно и успешно проработать лет десять, но с новым временем он был плохо совместим, желаемой эффективности  не мог добиться, порой впадал даже в меланхолию, считая, что все вокруг окончательно летит в тартарары и спасения уже не предвидится.

Все четыре года своего правления он словно находился в окружении врагов и отстреливался до последнего патрона. Может, потому так легко и сдался в 2000 году, что «патроны» (читай: терпение, силы, надежды) иссякли?

А. Н. Ткачев

(декабрь 2000 – апрель 2015)

Ткачев пришел на более или менее расчищенное от завалов место и смог начать с чистого листа. Ко времени его прихода противостояние коммунистов и демократов, составлявшее соль политической жизни 90-х, потеряло актуальность, и он мог, перешагнув через это, вплотную заняться экономикой. Начинал он как преемник Кондратенко, но очень скоро пошел своим путем. Что же это за путь?

При Ткачеве Кубань перестала быть оппозиционным регионом, вышла из «красного пояса» и  стала одним из оплотов партии власти. Человек молодой, не обремененный тяжким грузом прошлого (вернее, просто его отбросивший), он легко вписался в пост-ельцинский политический курс и безоговорочно принял новые правила игры. При Ткачеве частная собственность, в том числе, на землю, и рыночная экономика одержали на Кубани окончательную победу. Именно в эти годы в крае произошло новое (после «лихих» 90-х) перераспределение собственности, проведена санация предприятий и хозяйств (через механизм банкротств) и начался бурный рост частного капитала в различных сферах, особенно заметно проявившийся поначалу в создании крупных торгово-развлекательных центров, ресторанном бизнесе, строительстве элитного жилья. Однако и малый, и средний, и крупный бизнес на Кубани находился под неусыпным контролем краевой власти. Ткачев упразднил существовавшее со времен Дьяконова правительство края и сосредоточил всю власть и все функции в руках своей администрации. Сложившуюся в крае модель экономики эксперты  назвали «жесткой версией государственного капитализма».

Прежде главным и фактически единственным приоритетом кубанской экономики было сельское хозяйство. Ткачев включил в число приоритетов и туристско-курортную сферу, способную в наше время приносить существенные доходы. Развернувшийся на Черноморском побережье Краснодарского края строительный бум можно сравнить разве что с освоением этих мест во времена царской России. 

Поначалу он еще повторял заклинания батьки Кондрата насчет инородцев, нежелательных мигрантов и аборигенов Кубани с «неправильными»  фамилиями, заканчивающимися на -ян, -швили и -оглы, обретающихся в основном в южных районах края.  Но после залповой критики в федеральных СМИ  сменил риторику и вернулся (пусть и не совсем искренне) к принятой в советские годы политике интернационализма.

«Нынешней краевой власти идеология неинтересна, – писал в журнале «Эксперт» (№37 за 2006 год) Н. Силаев. – Нынешняя власть по-настоящему интересуется только зарабатыванием денег». 

Если политикой Кондратенко было ничего никому не отдавать, не продавать, сельхозпродукцию из края не вывозить (при нем введены были квоты на вывоз), то его преемник, напротив, распахнул все двери для ввоза и вывоза, купли-продажи, совместных проектов с иностранным капиталом и т.д.

Исторической миссией Ткачева стало сделать Кубань инвестиционной площадкой для амбициозных проектов XXI века, начиная с открытия в крае иностранных заводов – швейцарской фирмы Нестле, французской Бондюэль, немецкой Клаас и других,  и кончая строительством  олимпийской столицы в Сочи и первой в России игорной зоны «Азов-Сити».

При Ткачеве Краснодарский край уверенно заявил о себе на международной арене как один из самых крупных, самых богатых и самых инвестиционно благоприятных регионов России. Главным способом привлечения инвестиций стало активное участие Кубани во всех международных экономических форумах – будь то в Санкт-Петербурге, Вене или Берлине, а также организация собственного ежегодного экономического форума в Сочи. При этом команда губернатора старалась поразить потенциальных инвесторов все большим и большим размахом экспозиций, которые, как говорят очевидцы, порой выглядели масштабнее, чем экспозиции иных европейских стран. «Инвесторов власти заманивают очень активно, – писал тот же   Н. Силаев. – Краснодарские чиновники готовят инвестиционные проекты буквально «под ключ», сопровождая затем их реализацию. На международных форумах инвесторов кормят борщом и поют им казацкие песни. Недоброжелатели морщатся, считая подобный стиль провинциальным. Однако это работает».

Со временем стиль Ткачева вообще стал отличаться размахом, масштабностью, стремлением как можно громче заявить о достижениях Кубани, выдвинуться на первые места и первые роли. Этим он очень напоминает Сергея Федоровича Медунова. Но если при Медунове все успехи Кубани связывались с деятельностью краевой партийной организации, то при Ткачеве их неизменно стали связывать с личностью губернатора. В свое время Медунов не позволял публиковать свои фотографии, вычеркивал из подготовленных для него выступлений слово «я». Ткачев во все время своего правления не сходил с экранов телевизоров, со страниц газет, из сводок новостей. Такого пиара не было ни у кого из его предшественников. Губернаторским именем были «освящены» краевые социальные программы, учебники «Кубановедения» для первоклассников, наградные кубки спортивных соревнований, борта общественного транспорта, стены больниц…

Ткачев – лауреат десятка, если не больше, так называемых общественных премий, среди которых «Персона года», «Национальная гордость России», «Российский национальный Олимп», «Слава России» и т.д. и т.п. Интересно бы узнать, как определялись лауреаты всех этих премий.

Обратной стороной нового бурного роста экономики стал  новый расцвет коррупции и фактическое сворачивание демократии. Эксперты называли  состояние общественной жизни в крае «глубоким политическим застоем», когда нет даже намека на политическую борьбу, оппозицию, полемику. Саму же систему управления краем определяли как авторитарную, когда «центр власти один – Александр Ткачев и его ближайшее окружение, все решения принимает очень узкий круг лиц – губернатор и ряд его заместителей, остальные – лишь технические исполнители». 

Феномен почти пятнадцатилетнего правления Александра Ткачева состоит в том, что  рыночную экономику на Кубани он построил  абсолютно административными  методами. Тем, кто придет на смену ему и его команде,  придется начинать демократические преобразования заново.

В том, как правил Кубанью губернатор Ткачев есть две стороны. Одна – открытая, активно демонстрирующая стране и миру очевидные достижения, которых никто и не оспаривает. Стабильно высокий – 55 центнеров с гектара – урожай зерновых, 4,5 млн кв.м построенного за 15 лет жилья, бюджет края, выросший за это время с 13,5 до 200 млрд рублей, рост рождаемости и продолжительности жизни – всем этим кубанский губернатор с полным правом мог похвалиться, уходя со своего поста в апреле 2015 года. 

Другая сторона его правления всегда оставалась скрытой, непрозрачной, порождавшей множество догадок, домыслов и слухов. Это касалось  кадровых решений,  движения финансовых потоков,  перераспределения собственности,  различных коррупционных схем. Даже не имея точных данных и ясного представления об этих вещах, люди всегда чувствовали и понимали: не все так ладно в «датском королевстве». Думаю, после ухода Ткачева с должности губернатора многое постепенно прояснится.

Но случались ситуации  когда скрыть правду от народа было попросту невозможно. Самые резонансные из них –  наводнение в городе Крымске весной 2012 года, унесшее жизни более 170 человек, и страшная резня осенью 2010 года в станице Кущевской, где от рук бандитов погибли семья фермера Аметова и его гости, всего12 человек, четверо из которых – дети.

Написано и сказано об этих трагических событиях немало. Я же хочу посмотреть на них с точки зрения роли и ответственности губернатора. 

Наводнение – это, конечно, стихия. Такое могло случиться при любом руководителе края. Вопрос в том, насколько оперативно сработали соответствующие службы и все ли было сделано для спасения людей. Все, кто занимался разбором причин крымской трагедии – спасатели, следователи, журналисты, политики, –  пришли к общему выводу, что предупреждение и спасение людей были организованы из рук вон плохо, что в Крымске (как, видимо, и вообще в крае) этим вопросам не уделялось должного внимания. Хотя наводнения, оползни, сели и другие подобные стихийные бедствия на Кубани отнюдь не редкость. 

Все помнят, как в Крымск приехал Путин, как именно он, а не губернатор фактически в прямом эфире уличил местных чиновников во лжи… Ткачев же, напротив, пытаясь их (и себя) защищать, «отметился» в те дни неудачным высказыванием, которое успели зафиксировать все телеканалы. Выступая на митинге перед жителями Крымска, оставшимися без жилья, потерявшими близких, он с вызовом спросил у собравшихся на площади: а что, мол, надо было бежать по городу и  каждого отдельно предупреждать? Многие ожидали, что его после всего этого снимут, или, по крайней мере, серьезно накажут, но ничего такого не произошло. Наказали лишь нерасторопных чиновников городского уровня.

Совсем другая история – Кущевка. Там трагедия произошла за два года до Крымска, но я намеренно меняю хронологию, чтобы подчеркнуть разницу между этими двумя событиями. Повторю: наводнение могло бы случиться в любое другое время, при любом другом руководителе края. А вот то, что произошло в Кущевке, оказалось возможным, пожалуй, только в эти годы и только при этом губернаторе. Мне трудно представить подобное в бытность у власти, скажем, Кондратенко или даже Дьяконова.

В лице семейства Цапков, которому принадлежал один из самых крупных в крае агрокомплексов, мы, пожалуй, впервые столкнулись с примером не просто сращения бизнеса и бандитизма (это, увы, не новость), но с ситуацией, когда само существование бизнеса, его развитие и процветание строилось на рейдерском, бандитском захвате земель и хозяйственной инфраструктуры, изгнании прежних хозяев и   руководителей, убийствах и запугивании населения целого района. И это был не отдельный, исключительный случай, а многолетняя практика, которая если и не поощрялась сверху, то во всяком случае не пресекалась. Сам Ткачев, выступая сразу после случившегося в Законодательном собрании края, сказал: «Да такие банды у нас – в каждом районе». Это было очень странное для губернатора заявление.

Я проведу рискованную параллель, но она напрашивается сама собой.

Кущевский агрокомплекс Цапков по масштабу, размаху и, что там говорить, эффективности можно сравнить  с агрокомплексом «Выселковский», принадлежащим семейству Ткачевых, который тоже формировался путем поглощения наиболее успешных близлежащих хозяйств. Во главе обоих семейных предприятий стояло старшее поколение, там – мать, тут – отец. Сыновья Николая Ивановича Ткачева дружно пошли во власть – один стал губернатором, другой – депутатом Госдумы. А сыновья Надежды Цапок пошли в бандиты. Старшего убили. Младший имел мандат районного депутата и даже входил в совет молодых депутатов при ЗСК края, но одновременно с этим являлся лидером жестокой банды, о которой знала и от которой много лет страдала вся станица Кущевская…

Как это может быть, чтобы все вокруг знали, а в краевой администрации, где решается, в том числе, и судьба депутатских мандатов, ничего «не видели» и «не слышали». Не верю. И никто не верит. А если бы все мы в это поверили, то возникает законный вопрос: что же это за власть такая, которая не слышит людских стенаний, не верит им, отмахивается, как от назойливых мух?

В обоих случаях – знали или не знали в крае об истинной деятельности Цапков – ответ на этот риторический вопрос будет один и тот же: власть их всячески  поддерживала, субсидии выдавала; они, выходит, были нужны и выгодны этой власти. 

Уже после того, как всех «цапков», включая мать, посадили, и чуть ли не все они, в том числе главарь банды Сергей Цапок, странным образом поумирали в  следственном изоляторе (впрочем, в естественную смерть главаря банды мало кто поверил), многие средства массовой информации сообщили о присоединении значительной части кущевского агрокомплекса к… агрокомплексу «Выселковский». Круг замкнулся.

Между этими двумя, казалось бы, совершенно разными историями общее вот что: полное, высокомерное, длившееся годами пренебрежение к тому, от чего страдали, о чем сигнализировали, просили, чего требовали и ждали от краевой власти, лично от губернатора люди – жители в одном случае Крымска, в другом – многострадальной Кущевки. Этих просьб, требований, нужд в Краснодаре просто не замечали, не до них было, ведь такие грандиозные проекты осуществлялись в это время, подумаешь, кого-то подтопило, у кого-то землю отобрали, кого-то убили… Да у нас каждый день кого-то убивают, «у нас в каждом районе такие банды». 

А если бы к нуждам и требованиям людей не показушно, не только перед очередными выборами, а по-настоящему, искренне прислушивались и вовремя реагировали, то и дамбу в Крымске своевременно построили бы, и банду в Кущевке вовремя нейтрализовали. А разве не в этом состоит главное предназначение краевой власти и губернатора, который у нас – «национальная гордость» и «слава России»?

Но на карьере губернатора Ткачева все эти страшные события никак не отразились. Ну, может, пожурили в Кремле, я не знаю.

Все тогда дружно пришли к выводу, что дело в предстоящей Олимпиаде. Мол, «коней на переправе не меняют», да и кто, как не он, опытный и авторитетный руководитель, сможет обеспечить своевременную реализацию столь масштабного проекта!  Так это, или не так?

На самом деле своевременную реализацию столь масштабного проекта всесторонне обеспечил, как известно, президент России В.В. Путин.  Ведь это был не краевой, а федеральный и даже международный проект. Реализацией его занимались люди из федерального центра – министры, руководители государственных и крупных коммерческих структур, при участии и под неусыпным контролем международных организаций и специалистов. А руководил всем процессом, держал в руках все нити отнюдь не Ткачев, как некоторые думают, а вице-премьер правительства России Дмитрий Козак. 

Разумеется, за краем были закреплены определенные спортивные и инфраструктурные объекты (дороги, гостиницы, коммуникации), и край со своей частью работ в основном справился.

Но были и довольно крупные проколы. Известен, например, громкий скандал со строительством  одного из главных олимпийских объектов – комплекса трамплинов «Русские горки» и реконструкцией гостиницы «Москва» в самом центре города. То и другое было доверено близкому соратнику Ткачева Ахмету Билалову. Незадолго до открытия Олимпиады стало ясно, что «Русские горки» не успевают построить. На объект приехал Путин и прямо перед телекамерами учинил разгон, потребовав забрать недостроенный объект у недобросовестного подрядчика и передать другому, добросовестному. Как известно, достроил «Русские горки» один из основных партнеров олимпийского проекта – Сбербанк. 

А вот гостиница «Москва» так и осталась недостроенной, фасад просто закрыли стеклом, чтобы не было видно пустого нутра здания, и в таком виде она стоит до сих пор, только название поменяли, теперь это «Сочи Плаза». И поскольку Олимпиада давно закончилась, а Билалов скрывается за границей, совершенно непонятно, кто и когда будет эту «Плазу» достраивать.

Что же касается тезиса «коней на переправе не меняют», то напомню: в самом городе Сочи, уже ставшем к тому времени олимпийской столицей, в течение одного года (2008) сменилось четыре (!) мэра – все никак не могли подобрать подходящего. И ничего. 

Выскажу предположение, что не столько Олимпиада нуждалась в Ткачеве, сколько Ткачев в Олимпиаде. Не каждому выпадает в жизни такое – побывать участником глобального проекта, к которому на протяжении нескольких лет приковано внимание всего мира. Не каждый день представляется  возможность поучаствовать в освоении таких колоссальных вложений. Он хотел во всем этом участвовать, имел на то «моральное право», можно сказать, заслужил. Ни у кого не поднялась рука…

А поскольку и олимпийскую столицу построили самую-самую, и Игры провели так, что их назвали лучшими в истории, никаких разборок не последовало, напротив, всех поблагодарили и наградили. В числе других активных участников проекта Ткачев получил очередную высокую награду – орден «За заслуги перед Отечеством» II степени. 

Через год, провожая его с поста губернатора, президент Путин еще раз, правда, довольно сдержанно отметил: «вы внесли достойный вклад в подготовку и проведение Олимпиады». И что бы там ни было дальше, но уж одним этим Ткачев, безусловно, вписался в глобальную историю. Никому из его предшественников судьба не дарила такого счастливого случая.

Вернемся теперь к вопросу о миссиях всех десяти кубанских правителей, столь разных, сколь разное время им досталось. Повторю подряд слова, выделенные в предыдущем тексте как определяющие сущность этих миссий: 

- созидание (Медунов), 

- исправление (Воротников), 

- стабилизация (Разумовский), 

- перестройка (Полозков), 

- завершение (Маслов), 

- разрушение (Дьяконов), 

- реформирование (Егоров),

- выживание (Харитонов),

- восстановление (Кондратенко), 

- развитие (Ткачев).

Если изобразить это в виде условного графика, линия будет то подниматься вверх, то падать вниз, то стоять на месте, то лихорадочно прыгать, то рушиться и снова подниматься. А ведь за всеми этими взлетами и падениями наша с вами жизнь…

Мы видим, что каждый следующий правитель Кубани имел свою, отличную от предшественника, иногда прямо противоположную миссию. Зависело это как от политики, диктовавшейся из Москвы, так и от собственных убеждений и личных качеств сменявших друг друга руководителей. 

Тех из них, при ком ситуация резко менялась (в лучшую или худшую сторону), кто оказал наиболее сильное влияние на состояние дел в крае, его развитие или, наоборот, деградацию, надо признать правителями, оставившими наиболее заметный, чувствительный след в новейшей истории края.

С этой точки зрения десятка руководителей снова делится ровно пополам. 

В первой пятерке  оказываются  Медунов, Полозков, Дьяконов, Кондратенко и Ткачев – как наиболее активные, деятельные и эффективные (эффект может быть и негативным) правители Кубани. 

Во второй пятерке остаются Воротников, Разумовский, Маслов, Егоров и Харитонов, не оставившие столь заметного следа своей деятельностью на посту руководителя края. 

Повторю: зависело это как от объективных причин – времени, которое им досталось, так и от причин субъективных – личных качеств и способностей.

Медунов был типичный хозяин, а Полозков – типичный комиссар.   Кондратенко – единственный из всех харизматичный лидер, тогда как Ткачев – скорее успешный менеджер. 

И эти характеристики точно соответствуют характеру времени: Медунов правил в годы застоя, край был его вотчиной; Полозков – в период  перестройки, когда, как в революцию,  нужны были комиссары; Кондратенко досталась разруха, преодолевать которую он мог только силой своего личного авторитета;  Ткачеву – выпала стабилизация, время реализации больших и малых проектов развития. 

В другое время и в других условиях  каждый из них был совсем другим руководителем и проявлял совсем иные качества личности: Ткачев  комиссарил в комсомоле, Кондратенко занимался сугубым хозяйством, Полозков был скромным партийным функционером…  И только, пожалуй, Медунову никогда не приходилось менять свою сущность – не было такой необходимости.

А вот если мысленно поменять кубанских лидеров местами, то можно предположить, что с перестройкой лучше справился бы Медунов (другой вопрос, захотел бы он этим заниматься?)  Если бы на месте Дьяконова оказался Кондратенко, удалось бы сберечь  хозяйство Кубани и ее кадровый корпус. Ну, а если бы инвестиционные проекты осуществлялись, скажем, при Воротникове или Полозкове, такой коррупции, как при Ткачеве, наверняка бы не было.

Хозяйство и политика

Интернационализм, ксенофобия, толерантность

Я уже говорила в предыдущей главе, что в советское время руководителю региона надлежало в первую очередь быть хорошим хозяином. Политикой как таковой на региональном уровне никто не занимался. Этому не учили, да и необходимости такой не было до поры до времени.

С началом перестройки в обществе, пришедшем в движение, начались совершенно новые процессы, к которым в партии и вообще во власти поначалу даже не знали, как подступиться. Что делать с «неформалами»? Как реагировать на возникновение новых партий и общественных движений? Как относиться к откровениям почуявшей  свободу прессы? 

Когда отцы перестройки (в частности, секретарь ЦК по идеологии А. Н. Яковлев) провозгласили принцип «разрешено все, что не запрещено», партия, руководители регионов стали стремительно терять контроль над ситуацией. Самым трудным оказался при этом национальный вопрос, который, как считалось, был «окончательно решен» еще на заре советской власти и с тех пор не пересматривался, находился как бы в законсервированном состоянии. Но уже к 1987 году практически во всех союзных республиках началось брожение на национальной почве, то тут, то там стали возникать межнациональные конфликты, пролилась первая кровь. Многие полагали тогда, что «цивилизованный развод» республик, выход их из Союза – это и есть решение обострившихся национальных проблем. 

Союз распался, проблемы остались. За почти четверть века, миновавшие с тех пор, многое пришлось пережить разделенным народам – гражданские войны, «цветные» революции, обнищание, отчуждение... И когда в 2014 году рвануло на Украине, об этом заговорили как о всё еще продолжающемся распаде Союза. И снова все оказались не готовы к цивилизованному решению проблемы,  снова полилась кровь.

Собственно, эти события и заставили меня дополнить книгу главой о национальной политике (первоначально такой главы не было). 

Попробую с высоты сегодняшнего дня проанализировать, как правители Краснодарского края, сопредельного со многими «горячими точками» на современной карте России и ближнего зарубежья, каждый в свое время понимали национальный вопрос и какую национальную политику проводили на вверенной им территории. 

Для Сергея Федоровича Медунова  такой проблемы, можно сказать, не существовало. Единственное, за чем он строго следил, – это чтобы ни в чем не ущемляли Адыгею, входившую в то время в состав Краснодарского края в статусе автономной области. Уж не знаю, с каких времен (вероятно, сталинских), он хорошо усвоил и часто повторял одно правило: «малый народ легко обидеть». И старался этого не допускать. В самой Адыгее его уважали, а у партийно-хозяйственного актива автономной области он пользовался непререкаемым авторитетом. Адыгейцы считались второй по значимости национальностью в крае после русских, хотя численность их, согласно проводившимся переписям населения, никогда не была выше 2%. В самой автономии адыгейцев насчитывалось 22% против 68% русских. Тем не менее все первые лица автономной области всегда были из адыгов, мало того, во всех краевых органах, включая крайком партии, работали представители второй титульной национальности. К примеру, при Разумовском и Полозкове заведующим сельхозотделом, а потом и секретарем крайкома по сельскому хозяйству работал Аслан Алиевич Джаримов – впоследствии первый всенародно избранный президент Республики Адыгея.

Грамотная ли кадровая политика, или миролюбивый характер самих адыгов сыграли решающую роль,  но Адыгея  оказалась единственной из республик и автономий Северного Кавказа и Закавказья, где обошлось в те годы без конфликтов на национальной почве.

В 1991 году Адыгейская автономная область тихо-мирно отделилась от Краснодарского края и стала самостоятельным субъектом Федерации – Республикой Адыгея. Помню ту сессию краевого Совета, на которой депутаты от автономии сложили свои полномочия, и трогательное прощание кубанских и адыгейских депутатов; многие из нас не могли тогда сдержать слез. Но сотрудничество края и новой республики на этом не закончилось и никогда потом не прекращалось. 

И уже в 2000-х годах, когда, казалось бы, в этом не было особой необходимости, в руководстве края один из ключевых постов всегда занимал адыг. В первом составе команды Ткачева это был Мурат Ахеджак, который в качестве заместителя губернатора, сосредоточил в своих руках беспрецедентный объем властных функций: контроль за подбором и расстановкой кадров, курирование силовых ведомств, взаимодействие с партиями и общественными организациями, руководство деятельностью СМИ и учреждений культуры, организацию и проведение выборов всех ступеней, словом, все-все-все, кроме разве что экономики. А в последнем составе администрации Ткачева первым заместителем губернатора стал Джамбулат Хатуов, отвечавший как раз за экономические вопросы, в частности, за олимпийскую стройку в Сочи и другие крупные инвестиционные проекты. 

Уж не знаю, что это было – случайное стечение обстоятельств, или сознательный выбор Ткачева, но получается, что «правой рукой» у него всегда был из кто-то из адыгов. Трудно сказать также, насколько это влияло на взаимоотношения с соседней республикой, и без того добросердечные. В любом случае – факт в политической картине этих лет по-своему примечательный. 

Но вернемся в советские времена. Настоящие национальные проблемы возникли с началом перестройки, и первым из правителей Кубани, кому пришлось с ними столкнуться, был Полозков, который, как и все тогдашние партийные начальники, совершенно не был готов в них разбираться и находить правильные решения, такие, чтобы и «волки были сыты, и овцы целы». А политика ЦК по сути к этому тогда и сводилась – сдерживать, насколько это возможно, «экстремистские» настроения, всё обещать, ничего не предпринимать, тянуть время.

Так было с крымскими татарами, хлынувшими в конце 80-х из Средней Азии, куда они были депортированы в 1944 году, – на Кубань (в Крым их тогда еще не пускали). Расселившись в южных районах края – Крымском, Абинском, Северском, Темрюкском, они развернули борьбу за переселение оттуда на историческую родину, Крымский полуостров. Никто – ни в крае, ни в Москве не знал, что с этим делать. Была создана государственная комиссия во главе с тогдашним министром иностранных дел А. А. Громыко. Эта комиссия ничего не решала, но краевые руководители на нее постоянно ссылались, объясняя активистам крымско-татарского движения, что в Москве знают об их устремлениях, что госкомиссия рассматривает эту проблему, что лично Громыко занимается этим вопросом и т.д. и т.п. 

Осенью 1987 года меджлис крымско-татарского народа во главе с Мустафой Джемелевым, объявил громкую акцию – пеший поход из Тамани в Крым. Никакие переговоры и уговоры не смогли предотвратить этой акции и в назначенный день  несколько сотен мужчин и женщин, стариков и детей, построившись колонной, двинулись  от центра поселка Тамань в сторону Керченской переправы…

У меня и сегодня стоит перед глазами эта картина: колонна медленно движется по тротуару – с детскими колясками,  беременными женщинами,  стариками, опирающимися на палки, а параллельно ей, по проезжей части также медленно, кто в машинах, а кто пешком следуют все, кто прибыл на Тамань освещать, оповещать и предотвращать – журналисты, милиция, сотрудники КГБ и прокуратуры, партийные функционеры… Я была в этой «второй колонне», видела все своими глазами  и передавала в Краснодар репортажи для краевой партийной газеты «Советская Кубань». Помню, что именно тогда впервые в своей журналистской практике употребила  в заголовке слово «экстремизм», казавшееся совсем чужеродным, даже не очень понятным. (Что-то вроде «Обойтись без экстремизма»).

Все и обошлось более или менее спокойно. Дав колонне крымских татар выйти из поселка, силы правопорядка остановили ее на трассе, людей рассредоточили, еще немного поуговаривали, а потом вежливо погрузили в автобусы и развезли по местам проживания в Темрюкском и других районах края. Физически никто не пострадал.

Но больше ничего подобного на Кубани не случалось, а когда пришло время, крымские татары благополучно перебрались в Крым. Однако Союза уже не было, а незалежной Украине было не до них, поэтому обустраивались они на исторической родине, как могли. И вот только теперь, в 2014 году, благодаря возвращению Крыма в состав России им удалось наконец получить все то, чего они много лет добивались – политическую реабилитацию, закрепление земли, статус языка, должности в руководящих органах республики и т.д. 

И все равно остались среди них недовольные! Тот самый Мустафа Джемилев, который и по сей день считается лидером крымско-татарского движения и которого из-за его антироссийской позиции сейчас не пускают на полуостров, теперь обосновался в Киеве и оттуда продолжает «бороться»… Но с кем и, главное, за что, если всё и так уже дали? Дали даже больше, чем просили, чем надеялись когда-либо получить. Я понимаю так, что «борьба» как таковая для такого человека, как Джемилев, есть смысл жизни и способ существования. А если всё дали, то он, Джемилев, вроде как и не нужен больше. Как смириться с таким поворотом событий?

Но все это сейчас, спустя четверть века. А тогда, в 1987-м, местные руководители оказались заложниками бестолковой политики Москвы, ЦК, Горбачева. Прикрываясь комиссией Громыко, они по сути перекладывали ответственность на региональные власти. И надо отдать должное тогдашним руководителям края, они смогли (в большой степени благодаря профессионализму спецслужб) удержать ситуацию в правовом поле. 

Счастливо избежав кровавых межнациональных конфликтов, которые переживали в те годы практически все союзные республики и непосредственные соседи по Северо-Кавказскому региону, Краснодарский край сполна хлебнул их последствий. Из всех «горячих точек» хлынули сюда потоки беженцев. Вслед за крымскими татарами – турки-месхетинцы из Ферганы, армяне из Нагорного Карабаха, русские из Чечни и Абхазии и т.д. 

Помимо репрессированных в прошлом народов и вынужденных переселенцев из районов межнациональных конфликтов, на благодатную Кубань потянулись мигранты из регионов с депрессивной экономикой. При этом больше половины приезжающих в Краснодарский край стремились осесть в южных районах, поближе к Черноморскому и Азовскому побережью. 

По некоторым данным, приток мигрантов на Кубань в 5-6 раз превышает общероссийский показатель. И если в начале этого процесса руководство края (от Полозкова до Харитонова) не позволяло себе негативных оценок на этот счет и открытого противодействия миграционным потокам, то при Кондратенко и Ткачеве миграцию стали рассматривать уже как дестабилизирующий фактор политической и социально-экономической ситуации и перешли к  ужесточению миграционной политики на территории Краснодарского края. Это в свою очередь породило много локальных конфликтов между властями и местным населением с одной стороны и мигрантами с другой, вызвало шквал критики в федеральных СМИ, послужило поводом для обвинений кубанских губернаторов в нетолерантности, ксенофобии и т.д.

В период губернаторства Кондратенко Кубань отличилась еще и громкими проявлениями русского национализма, национал-патриотизма, густо замешанного на «борьбе с сионизмом».  Эта идеология вдруг оказалась как нельзя более близкой уму и сердцу батьки Кондрата, и под этим флагом он провел все четыре  года своего губернаторства. 

Вот типичный образчик его высказываний на эту тему, записанный во время просмотра фильма о состоянии дел в животноводстве:

«На Страшном Суде жидовье за это ответит. Это все они, сионисты, организовали. Гляньте им в морды. Идеология сионистская запудривает мозги нашим людям. Жрите «ножки Буша», а потом, когда поставки заблокируют, что будем делать? Идет третья мировая война. Нас, русских, уничтожают…»

Как Дьяконов видел причину всех бед в коммунистах, так Кондратенко во всех бедах обвинял «сионистов». Его война с происками  «мировой  закулисы» на Кубани была похожа на войну с ветряными мельницами и, разумеется, не имела никаких видимых результатов. 

Главным идеологом  вообще и «сионистского»  вопроса, в частности, был в команде Кондратенко Н. И. Харченко, который в свое время работал вторым помощником у Медунова.  У Кондратенко он был уже первым замом  и, как мне кажется,  имел на Батьку большое влияние, сыграл не последнюю роль в том, что за кубанским губернатором прочно закрепилась репутация «оголтелого ксенофоба». Это тот самый случай, когда верный и преданный соратник оказывает любимому шефу «медвежью услугу». С уходом Кондратенко борьба с сионизмом на Кубани сошла на нет, затихла. Пришедший ему на смену Ткачев сделал своим «коньком» совсем другую  тему.

Как известно, Кубань двести с лишним лет назад по указу Екатерины Великой была заселена как выходцами из центральной России, так и казаками распущенной Запорожской Сечи. До сих пор об этом напоминают названия кубанских станиц – Воронежская, Саратовская, Запорожская, Полтавская и т.д. В половине кубанских станиц и сегодня разговаривают на «балачке» – смеси украинского и русского языков. 

В советское время пресекалась даже мысль о том, чтобы возродить на Кубани казачество (хотя настроения такие у определенной части населения всегда существовали). Был такой случай. Где-то в конце 70-х  газета «Комсомолец Кубани» напечатала статью заместителя председателя крайисполкома Виктора Салошенко на тему возрождения даже не казачества как такового (Боже упаси!), а всего лишь отдельных элементов казачьей культуры. Статья вполне себе безобидная, но тогдашний секретарь крайкома партии по идеологии Л. А. Солодухин  проявил бдительность, углядел в ней подрыв устоев, внушил Медунову идеологическую опасность самой темы, в результате автора статьи – молодого, успешного и перспективного (видимо, слишком перспективного) сняли с должности, сломав человеку карьеру и, можно, сказать, жизнь. 

Сегодня никого из фигурантов того «дела», не стоившего и выеденного яйца, нет в живых – ни Медунова, ни Солодухина, ни Салошенко. Я даже вообразить не могу, как бы удивились все трое, узнав, что спустя 30 лет  губернатор Кубани, облаченный в черкеску и папаху, будет принимать в центре города, на улице Красной парады Кубанского казачьего войска. 

До поры до времени все это выглядело и воспринималось очень трогательно и мило, как возрождение истоков народности, исторической памяти живущих на Кубани людей. До Ткачева казачья культура не была на Кубани приоритетной, не выходила за рамки одной из многочисленных этнических культур, ведь в Краснодарском крае насчитывается более 120 национальностей, и, между прочим, самая крупная по численности после русских – армяне, которые при этом держатся достаточно скромно и реализуют свои традиции в основном в рамках национальных общин и культурных центров. 

При Ткачеве казачьей культуре постепенно был придан статус главной, как бы «титульной» для Кубани. За время его правления в центре Краснодара были восстановлены, вернее отстроены заново разрушенные еще в годы революции храм Святого Александра Невского, памятник Екатерине Великой, Триумфальная арка –  так называемые «Царские ворота», построенные в 1888 году по случаю приезда Александра III. По всему краю активно строились в эти годы новые церкви и часовни.

Почему Ткачев так много внимания уделял восстановлению именно дореволюционных церковных и казачьих ценностей?  Возможно, хотел войти в историю Кубани как правитель-устроитель, вроде тех казачьих атаманов, что окружают постамент Екатерины на восстановленном стараниями губернатора памятнике в Краснодаре. И новые-старые памятники, и соборы, и казачьи регалии, возвращенные из-за океана, и славный Кубанский казачий хор, который губернатор возил с собой по всему миру, – все это атрибуты «национальной идеи» кубанского розлива – в отсутствие идеи всероссийской. Но если  раньше сильно перебирали с коммунистической пропагандой, то сейчас явно перебирают с пропагандой дореволюционных ценностей – вспомним участие Ткачева в проекте Первого канала «Имя России», где он настойчиво предлагал объявить таковым Екатерину Вторую. 

С Кубани было даже организовано мощное голосование за великую императрицу, но победило, как известно, имя Александра Невского.

Одно время из Москвы в Краснодар летал самолет «Екатерина Великая». А сам Краснодар уже давно пытаются переименовать в Екатеринодар (город носил это имя с момента основания и до 1918 года), только горожане никак не соглашаются. Оно и понятно – все, кто сегодня населяет столицу Кубани, а также  родители, дедушки и бабушки большинства ее нынешних жителей родились в Краснодаре, и это название ничем не хуже трудновыговариваемого «Екатеринодар». И, кстати, давно не ассоциируется с Красной Армией, в честь которой, конечно, это название и было дано городу. Но у нас и главная улица города – Красная, а в Москве так называется главная площадь столицы. Слово «красный» в русской традиции – красивый, главный. Коль уж не удалось переименовать столицу Кубани в 90-е, когда был бум всяких переименований, то теперь, я думаю, не получится, да и не стоит.  

При Ткачеве на Кубани появились казачьи отряды по охране правопорядка –  «казачья полиция», казачьи учебные заведения (по типу кадетских), заговорили о том, что сама Кубань – это исконная земля казаков и все правила жизни должны здесь соответствовать казачьему укладу, особенно в станицах, где есть «иногороднее» население, те же крымские татары, турки-месхетинцы, и даже живущие тут испокон веку армяне, греки,  черкесы... 

Ткачев почему-то был уверен, что казаки – «это народ, такой же, как русские, татары, мордвины…»  На самом деле казаки – это, конечно, сословие. Так было в царской России, а советская власть все сословия, как известно, отменила. Нынешние казаки – это потомки тех казаков, по национальности они, как правило, русские или украинцы. Сама идея признать казачество отдельным народом никогда не имела успеха, как и вытекающая из этого идея исключительных прав казаков на «исконные земли». Когда подобные идеи исходят от казачьих атаманов – это одно, но когда губернатор многонационального края говорит, что «мы должны по-новому отстаивать свою независимость, свои устои и традиции»… Какую независимость, от кого?  Чаще всего Ткачев говорил в таком ключе о нежелательных мигрантах с Северного Кавказа. «У нас другого пути нет – мы будем выдавливать, наводить порядок…»

Между тем, согласно последней переписи населения, проводившейся в 2010 году, среди 5-миллионного населения Краснодарского края русских – 4,5 миллиона, армян – 281,7 тысячи, украинцев – 83,7 тысячи и т.д. Казаками записали себя 5,3 тысячи человек. Это не ошибка – пять тысяч триста. (Думаю, это и есть актив Кубанского казачьего войска, атаманы, их помощники и т.д.).

Поэтому, когда в праздники губернатор Ткачев появлялся на людях в казачьей черкеске с кинжалом на поясе и, наверное, с плеткой за голенищем (не знаю, не видела), это казалось по меньшей мере странным.

Но до поры, до времени, а именно до националистического переворота на соседней Украине все это выглядело пусть и странно, но не страшно. Как поиски идентичности, кубанской особости. После того, как Россия вернула себе Крым, в Киеве заговорили о том, что «Кубанщина – это исторический украинский регион». Ага, щас! – ответили на это в том числе и считающие себя казаками. Стало ясно: все это не так безобидно.

Думаю, Ткачев – первый и последний губернатор, который надевал на себя форму казака. Губернатору пристало одеваться в цивильное и никому, никакой этнической или сословной общности не отдавать приоритета. Лично я предпочла бы также беспартийного губернатора, как беспартиен сегодня президент страны. Надеюсь, когда-нибудь так и будет.

Партийность и убеждения

Патриоты. Либералы. Прагматики.

Все без исключения руководители края были членами КПСС. 

Надо понимать, что на протяжении 70 с лишним лет это была единственная и правящая партия в стране. На любой руководящей должности – будь то низшего, среднего или высшего звена – могли находиться только члены партии, высшая каста общества. При населении страны в 300 миллионов в КПСС состояло лишь 19 миллионов. Существовал строжайший отбор, без проблем принимали только рабочих (которые не очень-то к этому  и стремились), а для служащих, интеллигенции (многие из которых, напротив, стремились «в ряды» – не столько из идеологических, сколько из карьерных соображений) сохранялась жесткая квота, пробиться через которую было непросто. Случалось, что человека выдвигали как успешного профессионала, но он оказывался беспартийным, и тогда, если партия считала его действительно ценным кадром, ему быстренько, в обход всех квот и формальностей организовывали вступление кандидатом в члены КПСС. 

Мне кажется, что сами коммунисты воспринимали свое членство в партии скорее как признание собственной зрелости, заслуженности, профессиональных способностей, о вере в коммунизм речь не шла уже давно, пожалуй, с 60-х годов, эту тему как-то деликатно обходили. Главное было не в «светлое будущее» верить, а безоговорочно принимать политику партии и подчиняться вышестоящим партийным органам. Но исходя из собственного опыта могу сказать, что и простора для личной инициативы и творчества вполне хватало (было бы желание и способности). 

Я надеюсь, что прошли уже те времена, когда в постсоветской России принадлежность к КПСС считалась «отягчающим обстоятельством» в биографии человека, не позволяла ему устроить свою дальнейшую судьбу. Сегодня все уже понимают, что мы жили в другой стране, по другой Конституции, другим законам и правилам, и нельзя судить и осуждать кого бы то ни было задним числом за то, что он был членом той единственной правящей партии, делал в ней карьеру, реализовывал себя в профессии и т.д. На нашем месте вы поступали бы точно так же. Да, собственно, и поступаете. Это я членам «Единой России» говорю.

Спустя четверть века можно констатировать только то, что ни одна из созданных после КПСС новых партий, включая правящую сегодня ЕР, и близко не может сравниться с КПСС ни по каким параметрам, начиная с численности и заканчивая списком реальных достижений.

Помня об этом, обратимся теперь к вопросу о партийности правителей Кубани.

Биография Медунова и с этой точки зрения драматична. Вступил в партию в 1942 году, на фронте. Более 40 лет был на партийной работе, избирался членом ЦК КПСС. После снятия с должности был выведен из состава ЦК (одновременно с министром внутренних дел СССР Щелоковым, также обвиненным в коррупции),  исключен из партии. 

Нет сомнения, что он был убежденным коммунистом, и партийные репрессии против него лично стали для этого человека огромной трагедией, крахом не просто карьеры, а всей жизни. Считая себя невиновным, Сергей Федорович настойчиво добивался восстановления в партии и добился:  в 1990 году тот же Гагаринский райком Москвы, который его исключил, восстановил Медунова  в партии.

Не берусь судить о том, насколько убежденным коммунистом был Воротников. Мне представляется, что, будучи человеком умным, он не мог не понимать, что идеология зашла в тупик, и на современных людей уже не оказывает того воздействия, которое необходимо для истового служения делу строительства коммунизма. 

Что касается Разумовского, то он, мне кажется, как и большинство партийных функционеров тех лет, воспринимал партию в первую очередь как структуру государственного управления, а на темы идеологии особенно не задумывался.

Полозков, напротив, - из тех, кто в годы перестройки о многом стал задумываться, многое хотел понять, найти ответы на самые сложные идеологические вопросы. Он, например, рассказывал, что перечитывает полное собрание сочинений Ленина (а это 55 томов). Зная его, я верю, что так оно и было. Ведь одна из первоначальных идей перестройки была – возвращение к «ленинским нормам партийной жизни», вот он и хотел сам докопаться, понять, что же это за нормы и что до сих пор делалось неправильно. То есть это был человек, готовый к реформированию партии, к ее  демократизации. Но он, конечно, не допускал даже мысли о том, чтобы партия перестала быть правящей, а тем более прекратила свое существование. И когда он увидел, куда выруливает процесс перестройки, он действительно встал на позиции защиты того общественного строя, в котором вырос, сформировался и достиг высот карьеры. К концу перестройки Полозков числился в ряду ультра-правых (тогда коммунисты считались правыми, а демократы – левыми, потом терминология поменялась). 

Про Полозкова надо еще сказать, что он был категорически против создания Компартии России, считая, что это приведет к развалу самой КПСС. По иронии судьбы именно он и возглавил эту партию, когда она все-таки была учреждена. Его выдвинуло как раз консервативное крыло учредительного съезда, поскольку он  был известен как один из самых активных оппонентов Горбачева. Подразумевалось, что ортодоксальные коммунисты соберутся под флагом этой партии, а коммунисты-демократы останутся с Горбачевым, тогда всерьез обсуждался вопрос о двух компартиях – традиционной и социал-демократической направленности, к очередному съезду КПСС были даже написаны две платформы партии – Марксистская и Демократическая. Но было уже поздно.

Дьяконов вышел из партии, не дожидаясь роспуска КПСС, сам, демонстративно, чуть ли не на митинге. Впоследствии, уже после назначения его губернатором неожиданно для всех проявил себя яростным антикоммунистом, открыто ненавидящим всех, кто работал в партийных органах (может, потому, что его туда никогда не приглашали?).  В своих еженедельных выступлениях по местному телевидению он только и делал, что поносил бывших партработников  самыми грубыми, оскорбительными словами. Те полтора года, что этот человек находился у власти, на Кубани была развернута настоящая «охота на ведьм». Но все это не помогло ему удержаться у власти. 

Егоров тоже объявил о своем выходе из партии  еще до путча, и скорее всего именно на этом основании был принят в команду Дьяконова и даже стал на какое-то время его правой рукой. Но антикоммунистической риторики он себе не позволял, до преследования  партийных кадров, к числу которых много лет принадлежал и сам, не опускался. 

Оба они – и Дьяконов, и Егоров – после 91-го года записывались в различные партии и общественные движения, такие, как «Гражданский союз», «Выбор России» и другие недолго просуществовавшие политические объединения, которые меняли в зависимости от того, с кем надежнее было идти на выборы.

Позволю себе процитировать здесь свою статью «Белый дом на улице Красной», напечатанную осенью 1991 года в газете «Советская Россия», собкором которой я тогда была.

«Злую шутку сыграла с нами «под занавес» перестройка. Пока на нашем провинциальном политическом Олимпе шла тихая возня между партократами и демократами, к власти пришла та самая третья сила, о наличии которой мы лишь смутно догадывались. Партократы (Кондратенко, апеллировавший к средним и малоимущим слоям) загнаны в угол, демократы (Ждановский, опирающийся на интеллигенцию) хоть и победили, но реальной власти так и не получили. Вся полнота власти оказалась в руках предпринимателей: нынешняя администрация действует сегодня исключительно в их интересах».

Действительно, то было время полного разброда и шатаний. Коммунисты стали изгоями. Демократы, на которых власть свалилась слишком быстро, оказались просто неспособны управлять экономикой и общественными процессами. Реально заправлять стал бизнес, который, собственно, и выдвигал (и оплачивал) кандидатов в депутаты, губернаторы, даже президенты. 

Об убеждениях Кондратенко этого человека говорить сложно. В советские времена он был, разумеется, правоверным коммунистом. Сам из партии  не выходил, но после 1991 года  ни в какую из новых партий, в том числе, КПРФ вступать не стал. Хотя на всех выборах, в которых он участвовал после 91-го года (в Совет Федерации, в Госдуму, в губернаторы), неизменно пользовался поддержкой именно КПРФ – как на краевом, так и на федеральном уровне. Мало того, сам был доверенным лицом Г. А. Зюганова на выборах в Госдуму. При этом вел себя странно – критиковал своего подопечного и его партию. В какой-то момент сложилась ситуация, когда коммунисты края не могли понять, с ними Кондратенко или не с ними. У них не было более значимой и признанной фигуры на выдвижение, они просили его быть их кандидатом, а он не отвечал ни да, ни нет.

«Под коммунистическим флагом спасти Россию невозможно… Считаю необходимым создать на Кубани союз патриотических сил». Такой союз – общественно-патриотическое движение «Отечество» был создан, лидером его стал, естественно, Кондратенко. Новое движение даже назвали его именем – «Отечество (Кондратенко)» – в отличие от московского «Отечества», лидером которого был тогдашний мэр Москвы Ю. М. Лужков. «Многие коммунисты были и есть настоящие патриоты, такие коммунисты должны быть в составе «Отечества», – говорил он. – Но надо выступать под патриотическими знаменами». Вроде он и выступал под этими знаменами, а вроде они ему и не нужны были, мешали. Он с большей охотой принимал поддержку казачества. 

Случай Ткачева опять-таки особенный. Он успел побывать и тем, и другим, и третьим – и коммунистом, и демократом, и предпринимателем.

Из КПСС выбыл, вероятно, как большинство, автоматически, с роспуском партии. Но, в отличие от Кондратенко, позже все-таки вступил в компартию Зюганова, и именно от этой партии дважды избирался в Государственную думу, где был членом фракции  КПРФ (от чего позже отрекся, заявив в телепередаче у Познера, что никогда в ней не состоял). В дальнейшем, став губернатором, он перешел в новую правящую партию – «Единая Россия», стал лидером краевой организации этой партии и членом ее высшего политсовета. При этом никогда не отказывался от своего довольно крупного семейного бизнеса. Другое поколение! Они от таких метаморфоз нравственно не страдают и никаких угрызений совести не испытывают. 

«Единая Россия» не позиционирует себя как идеологическая партия, из названия ясна лишь одна идея – единство Федерации, поэтому трудно сказать, каких именно идейных убеждений придерживаются члены этой партии, в том числе, Ткачев. По моим наблюдениям, они отрицают в чистом виде и коммунистическую, и социалистическую, и национал-патриотическую идеи, а строят себя чисто по функциональному признаку – партия тех, кто сегодня находится у власти, руководит Россией,  не на идеологических, а на прагматических принципах.

Идеология вообще перестала играть сколько-нибудь заметную роль в общественной жизни страны. Клич, брошенный еще Ельциным, о «придумывании» национальной идеи для России, так и повис в воздухе... 

Это во времена Медунова можно было поднять весь край на получение 1 миллиона тонн риса, используя голую идею. И во времена Полозкова еще можно было убедить людей что-то делать за идею – идею перестройки, которая обещала  привести нас к социализму «с человеческим лицом». Сегодня, чтобы что-то сделать, построить, создать, нужно только одно – деньги. Есть деньги – можно что угодно сделать, нет – никакие красивые идеи не помогут. 

Место прежней идеологии в сознании нынешних лидеров в какой-то мере заняла религия. Они исправно посещают по праздникам церковь, целуются с иерархами, дарят им иконы, приглашают священнослужителей на светские мероприятия. Само вступление в должность губернатора освящается теперь присутствием и благословением главы местной епархии. Все это, конечно, хорошо. Я только не очень верю в искренность этих людей, в их готовность и способность во всем следовать христианской морали, потому что, как сказано в Писании, «по делам их узнаете их», а дела эти часто бывают неблаговидны. 

Итак, все правители Кубани в свое время были членами одной партии – КПСС. Все они перестали ими быть в 1990-91 годах, после чего большинство из них уже не связывали себя ни с какими партиями. 

Но Медунов умер коммунистом, счастливый хотя бы тем, что перед смертью ему вернули «самое дорогое» – партийный билет.

Другие руководители края  советского периода, скорее всего, тоже остались в душе коммунистами. К примеру, И. К. Полозков в одном из интервью на вопрос, состоит ли он сейчас в какой-то партийной организации, ответил: «Нет. Я не считаю себя выбывшим из КПСС».

Ну, а те руководители Кубани, кому пришлось работать уже после 1991 года и кто обязан был как-то обозначать перед общественностью свои взгляды и свою партийность, за 20 лет прошли путь от махрового антикоммунизма (Дьяконов), через мучительные метания  между коммунистическим интернационализмом и великорусским национал-патриотизмом (Кондратенко)  к прагматичному членству в новой правящей партии (Ткачев). 

Сегодня партийность не является чем-то главным, решающим в жизни и карьере человека, как это было во времена КПСС. Теперь это что-то вроде приложения к должности, и я знаю людей, которые, оставив должность, перестали быть и членами правящей партии (ЕР) – тихо, без всяких формальностей типа «партбилет на стол». 

Нынешняя партийность не имеет практически никакого отношения к внутренним убеждениям человека. Это скорее политический бренд, который, к тому же, в любой момент может самой партией быть подвергнут ребрендингу.

А внутренние убеждения человека – дело сугубо личное.

Кремлевские и кубанские

Подчинение. Противостояние. Партнерство

Каковы были взаимоотношения  первых лиц края с первыми лицами страны?

Выстроим два параллельных ряда: в Москве – Брежнев, Андропов, Черненко, на Кубани – Медунов, Воротников, Разумовский. Хронологически совпадение полное. И не только хронологически. Это и по сути сопоставимые фигуры: Брежнев – Медунов (хозяйственники), Андропов – Воротников (интеллигенты), Черненко – Разумовский (функционеры). 

Брежнев и Медунов 

Больше половины своей карьеры партийного руководителя (18 лет из 35) Медунов работал при Брежневе. Именно в его правление он занял пост первого секретаря Краснодарского крайкома партии. И именно в эти годы, в середине 70-х, в стране  возникает если не культ личности Брежнева, то устойчивая традиция всяческого восхваления генерального секретаря, традиция связывать все достижения и успехи СССР с именем «дорогого Леонида Ильича», неуемное славословие в его адрес. Одним из тех, кто делал это с особенным усердием, был Медунов. 

Официально Брежнев приезжал на Кубань только один раз – в 1974 году для вручения Новороссийску Золотой Звезды города-героя. Миссия Медунова сводилась при этом к безупречной организации встречи, проводов и – главное – торжественных мероприятий в Новороссийске. Но Сергей Федорович сумел выжать из этого визита максимум преференций для себя лично. Собственно, с этой встречи и пошли разговоры о какой-то особой дружбе Медунова с Брежневым, о том, что они чуть ли не однополчане…

Тут надо сделать одно пояснение. 

Медунов – единственный участник войны во второй десятке кубанских правителей, хотя с его боевой биографией не все ясно. Обычно в качестве места его пребывания на войне называют Липецкий центр подготовки летчиков фронтовой авиации, где он служил штурманом-инструктором.  Насколько я понимаю, такой центр мог располагаться только в тыловой зоне. В 70-е годы, когда началась эпопея с Малой землей, Сергей Федорович вдруг стал называть себя «однополчанином» Брежнева. Надо было понимать так, что служили они (пусть и не зная друг друга) в одной и той же 18-й армии. Я сама видела в те годы письмо Брежнева Медунову, подписанное «Л. Брежнев, твой однополчанин». Но упоминаний о том, что Медунов находился во время войны в 18-й армии, в его официальной биографии нет. Не менее странно и то, что он не имел никаких боевых наград. В. Салошенко пересказывает в своей книге историю, как в канун 40-летия Победы (май 1985-го) Гагаринский военкомат Москвы отказался вручить Медунову юбилейную медаль и орден, которые давали в тот год всем фронтовикам. Отказал, мотивируя тем, что Генштаб не подтвердил его статус участника войны. Но, со слов самого Медунова, через десять лет, перед 50-летием Победы ему якобы вернули удостоверение участника, и все-таки вручили юбилейный орден. 

Я проверила эту информацию на сайте Министерства обороны «Подвиг народа», где в год празднования 70-летия Победы были выложены все имеющиеся данные об участниках Великой Отечественной войны, в том числе о наградах фронтовиков. 

За Медуновым Сергеем Федоровичем, 1915 года рождения, там значится одна-единственная награда – Орден Отечественной войны II степени, номер наградного документа 168, дата награждения – 20.04.1995.

Почему так – остается для меня загадкой.

Возвращаясь к его отношениям с генеральным секретарем, скажу, что по моим наблюдениям, Медунов искренне уважал Брежнева (тот был на девять лет старше его), преклонялся перед ним и всеми способами стремился заслужить его доверие, расположение, войти в его «ближний круг». Чего он только ни делал для этого! Без конца цитировал речи, доклады и книги генсека, прямо называя их «гениальными», произносил длинные здравицы в его адрес, слал в Москву так называемые «дары Кубани», а к 75-летию Брежнева (1981 год) даже сочинил хвалебную оду «выдающемуся продолжателю дела Ленина»… Многие знают это «произведение», видели его и читали.  Текст был выгравирован на большой фарфоровой вазе с портретом Брежнева, специально изготовленной на Краснодарском фарфоро-фаянсовом заводе «Чайка». Вообще-то, ваз было две. Одну отвезли в Москву и вручили Леониду Ильичу, а другая стояла в комнате отдыха в кабинете Медунова, и он всем, кто к нему заходил, ее показывал и вслух, с выражением зачитывал надпись якобы собственного сочинения. Не могу удержаться, чтобы не привести здесь этот «шедевр», который и мне довелось однажды прослушать в исполнении автора.

Человеку

С любовью к людям от матери,

Мудрому от народа,

Степенному от земли,

Твердому от металла,

Патриоту от Родины,

Герою от труда и войны,

Интернационалисту от пролетариата,

Товарищу мира от человечества,

Коммунисту от Ленина,

Вождю нашей партии

Леониду Ильичу Брежневу

С пожеланиями доброго здоровья

И долгих лет работы на счастье

Трудового человечества.

           Благодарные кубанцы

В последние годы Медунов общался с Брежневым в основном по телефону. И при каждой возможности – на заседании бюро, на пленуме, на каком-нибудь совещании – любил подчеркнуть: «только что беседовал по телефону с Леонидом Ильичом…». Ничего существенного при этом не сообщалось, был важен сам факт, говоривший о том, что и Брежнев жив, и Медунов еще в силе, хотя  уже как-то и не верилось, что эти телефонные разговоры действительно происходят.

Но как относился Брежнев к Медунову? Мне представляется, что пока был «при памяти», он относился к нему хорошо, ценил его как одного из старых и опытных руководителей регионов, но не более. Иначе Сергей Федорович не засиделся бы так долго в первых секретарях. Знал ли Брежнев о том, что вокруг Медунова сжимается кольцо? На этот счет есть интересные воспоминания бывшего начальника охраны Брежнева генерала В. Медведева .

«В один прекрасный день я находился в кабинете Леонида Ильича, когда ему позвонил Андропов. Связь переключили с телефонной трубки на микрофон, все было слышно. Я поднялся, чтобы выйти из кабинета, но Леонид Ильич взмахом руки попросил остаться. Юрий Владимирович докладывал о первом секретаре Краснодарского крайкома партии Медунове, говорил о том, что следственные органы располагают неопровержимыми доказательствами того, что партийный лидер Кубани злоупотребляет властью, в крае процветает коррупция.

Как обычно, Брежнев ждал конкретного предложения.

- Что же делать?

- Возбуждать уголовное дело. Медунова арестовать и отдать под суд.

Брежнев, всегда соглашавшийся, долго не отвечал, потом, тяжело вздохнув, сказал:

- Юра, этого делать нельзя. Он – руководитель такой большой партийной организации, люди ему верили, шли за ним, а теперь мы его – под суд? У них и дела в крае пошли успешно. Мы одним недобросовестным человеком опоганим хороший край… Переведи его куда-нибудь на первый случай, а там посмотрим, что с ним делать.

- Куда его перевести, Леонид Ильич?

- Да куда-нибудь… Заместителем министра, что ли.

На этом разговор закончился. Он продолжался минут десять.

Леонид Ильич был очень огорчен: Медунов – его ставленник – подвел его. В том, что Андропов сказал правду, Брежнев не сомневался».

А сам Сергей Федорович в конце жизни очень обижался на Брежнева, во-первых, за то, что так и не попал в ЦК, а во-вторых, за то, что тот не защитил его от Андропова. 

…Андропов и Черненко в качестве генсеков на Кубань не приезжали. Об их контактах и тем более личных отношениях с Воротниковым и Разумовским известно мало. Исходя из состояния здоровья того и другого, можно предположить, что особых контактов и не было. Но сам дух и стиль руководства страной этих двух, таких разных, прямо противоположных друг другу генеральных секретарей ЦК в известной степени отразились в деятельности двух тоже очень разных кубанских правителей. В одном случае налицо была попытка что-то изменить к лучшему, в другом – сохранить прежний порядок вещей.

Горбачев и Полозков

Потом генеральным секретарем становится Горбачев  и уже через месяц посылает на Кубань Полозкова. Хронологически эти двое совпали буквально: 1985 – 1990, а по сути они оказались абсолютно разными политиками и людьми. 

Начинал Иван Кузьмич как полпред Горбачева на Кубани, а закончил как один из непримиримых его противников. 

Горбачев часто сам звонил Полозкову, дергал его: как у вас то, как у вас это, торопил, требовал активнее перестраиваться и ускоряться, а как – толком не объяснял, похоже, и сам не знал. 

В 1987 году Горбачев посетил  Краснодар, выступал перед партийным активом в зале пленумов крайкома, потом общался с людьми на площади перед зданием горкома партии. Полозков был рядом, но все разговоры Михаил Сергеевич вел сам, сам задавал людям вопросы, сам же на них отвечал, разъясняя смысл и цели перестройки. Раиса Максимовна стояла рядом, улыбалась, поддакивала. В роли «простых людей» выступали в первых рядах  работники горкома и горисполкома, изображали полное согласие и поддержку. 

В 1986-88 годах я работала в аппарате крайкома партии и хорошо помню, что Полозков нервничал, порой не понимал, чего от него хочет Горбачев, и не стеснялся при нас, своих подчиненных высказываться критически в адрес генерального. Видно было, что он все больше в нем разочаровывается. 

Совсем по-другому сложились отношения Ивана Кузьмича со вторым по значению человеком в ЦК – Егором Кузьмичом Лигачевым. Совпадение отчеств особенно веселило журналистов, они это всячески обыгрывали. Но совпали не только отчества, совпали взгляды на методы ведения перестройки, на ее уже обозначившиеся к концу 80-х негативные результаты. Кузьмичи объединили свои усилия, чтобы переломить ход перестройки, остановить приближающийся развал (кстати, большинство партийных комитетов на местах поддерживали именно  их, а не Горбачева и Яковлева), и, возможно, им бы это удалось, если бы не Ельцин.

Сейчас уже мало кто помнит, а многие и не знают, что на  I съезде народных депутатов России в мае 1990 года  именно Полозков был выдвинут в качестве альтернативы Ельцину при выборах председателя Верховного Совета РСФСР.  Сам Иван Кузьмич рассказывал, что сделано это было с подачи Горбачева и что его таким образом сильно «подставили». Достаточно представить две эти фигуры рядом, чтобы понять: да, это была подстава. Тем не менее, Ельцин не смог победить Полозкова! Выборы проходили мучительно, было целых три тура. В первом за Ельцина проголосовало 497 депутатов, за Полозкова – 473. Во втором соответственно 503 и  458. В этой патовой ситуации собралось Политбюро ЦК и буквально заставило Полозкова отказаться от дальнейшего участия. В третьем туре вместо него был выдвинут тогдашний председатель правительства РСФСР А. Власов, обойти которого Ельцину оказалось легче. Так Борис Николаевич вернулся во власть, стал председателем ВС РСФСР, который вскоре принял под его руководством Декларацию о суверенитете и ввел должность президента России. В том же 1990 году Полозков был избран первым секретарем Компартии РСФСР. Опять же по рассказам самого Ивана Кузьмича, на этот раз Горбачев за кулисами учредительного съезда делал все, чтобы этого не случилось, но сам Полозков уже «закусил удила»: что я ему мальчик, в игрушки играть – то избирайся, то не избирайся!  Это была своего рода сатисфакция за проигрыш на съезде народных депутатов.

Таким образом, Россией стал руководить Ельцин, а коммунистической партией России – Полозков, жестко противостоявшие друг другу. Силы были неравны, к тому же, Полозкова буквально заклевали либеральная пресса и  телевидение. В 1991-м у него случился инфаркт, к которому прибавился инсульт, и за два месяца до путча он подал в отставку.

Уже в наши дни известный московский журналист Олег Кашин написал большую статью о Полозкове под характерным названием «Последний враг перестройки», а  закончил ее такими словами:

«… на правах наследника перестроечной прессы хочу извиниться перед Иваном Кузьмичом Полозковым за то, что творилось вокруг его имени восемнадцать лет назад. Понятно, что революция без врага – это не революция, и перестройке действительно больше всего на свете был нужен враг, которым можно было пугать впечатлительную аудиторию. Но то, что этим пугалом стал успешный губернатор, честный коммунист, хороший дядька Полозков – за это по-настоящему обидно. Особенно, если учесть, что ничего уже не вернешь» .

Ельцин и четыре губернатора Кубани

Без победы Ельцина над Горбачевым невозможен был бы приход к власти такого человека, как Дьяконов  в таком регионе, как Кубань. 

Дьяконов на Ельцина молился. Еще до своего назначения губернатором он был его доверенным лицом на выборах президента. И хотя Кубань тогда  проголосовала, если я не ошибаюсь, за Н.И. Рыжкова, все равно Дьяконов с этого времени стал считать себя «особой приближенной». Став губернатором, пытался подражать своему кумиру, но выходило грубо, топорно. Личных контактов  Дьяконова с Ельциным не наблюдалось.

Зато Егоров, будучи губернатором, удостоился особого доверия Ельцина (скорее, не его лично, а Коржакова), был приглашен в команду президента и со временем даже возглавил его администрацию. И надо отдать ему должное, в этой роли поначалу старался, чем мог, помогать краю. Но в окружении Ельцина в тот период шла борьба за «доступ к телу» между двумя группировками – Коржакова, к которой имел несчастье примкнуть Егоров, и Чубайса. Победил, как известно, последний. Будучи уволен из президентской администрации и оказавшись перед необходимостью идти на выборы губернатора, Егоров сделал отчаянный шаг – дал интервью «Комсомольской правде», в котором выступил с откровенной критикой своего вчерашнего патрона и разоблачением тайн кремлевского двора. (Какие там тайны! Все и так знали, что президент много пьет и много болеет). Напомню, что в свое время Егоров точно так же выступил в прессе с разоблачением  политики Дьяконова. Но то Дьяконов, а то – Ельцин. Эта публикация окончательно лишила его поддержки Москвы. Когда Егоров умер, президент прислал его семье сочувственную, но очень короткую телеграмму.

В Краснодар Ельцин впервые приехал только, когда надо было избираться на второй президентский срок. Это было летом 1996 года, уже при губернаторе Харитонове. Кубань традиционно голосовала в те годы за коммунистов, за Зюганова, и он рассчитывал своим визитом как-то переломить эту тенденцию, но не переломил. В 1996 году Кубань снова проголосовала за Зюганова и выбрала себе «красного» губернатора Кондратенко. Феноменальность его победы в том, что она состоялась именно при Ельцине, вопреки Ельцину и благодаря Ельцину: довел до ручки, народ готов был вернуть коммунистов, хотя Кондратенко коммунистом уже и не был.  

Как ни странно, эти двое – Ельцин и Кондратенко – были схожи характерами, оба горячие, взрывные, независимые, в другое время могли бы быть соратниками, но идейные разногласия делали их непримиримыми противниками, почти врагами. 

При этом, когда президент Ельцин прилетал на отдых в Сочи (а делал он это довольно часто) губернатор Кондратенко, как полагается, ездил встречать его у трапа самолета, жал руку, приобнимал. Политика гостеприимству не помеха.

Парадоксальная вещь: Кондратенко ругал Ельцина, отказывался выполнять его решения, но – работал. А при Путине работать не смог. Почему? 

Путин и Кондратенко

Это сложный вопрос, но я попробую на него ответить. Ельцин – со всей его непредсказуемостью – был, мне кажется, понятен Кондратенко, был для него, хоть и «христопродавец», но свой, вышедший из одного с ним партийного котла.  Путин оказался человеком из другого теста, чужим, непонятным, да и разница в возрасте существенная. Впервые Николаю Игнатовичу пришлось работать с руководителем страны, который был моложе его на целых 12 лет. 

Думаю, что и самому Путину Кондратенко был не то чтобы непонятен (скорее, слишком понятен – как человек безвозвратно уходящей эпохи), но, скажем так: неудобен.  

Это наглядно проявилось,  когда Путин первый раз в качестве президента прибыл в Краснодар на организованную администрацией Кондратенко большую научно-практическую конференцию по сельскому хозяйству.  Проходила она в зале музыкального театра, выступали оба – президент и губернатор. Кондратенко употребил тогда все свои знания, все свое красноречие, чтобы донести до нового президента свои коронные идеи, с которыми он всегда и везде выступал,  –  насчет затрат на энергоносители, разницы  климатических условий ведения сельского хозяйства в России и странах «семерки» и т.д. Очевидцы рассказывали, что был он как никогда в ударе, речь его часто прерывалась аплодисментами, но президент, хотя и слушал внимательно и пометки делал, но внешне остался холоден и восторгов зала явно не разделял.

Нет, не судьба была им работать в одной упряжке.

Путин, Медведев и Ткачев

Губернаторство Ткачева началось при Путине, продлилось оба его президентских срока, продолжилось при президенте Медведеве и завершилось при вновь избранном на этот пост Путине. 

У них много общего – они молодые, энергичные, продвинутые, не обременены грузом прошлого, открыты всему новому, легко входят в контакт с современным миром. Что касается субординации, то и тут наблюдается новое качество отношений. И дело не только в политическом единомыслии (это само собой, надо поменять партию – поменяем). Тут скорее отношения партнерства, как в бизнесе. А современная политика – это и есть бизнес.

Путин  и Медведев часто бывали на Кубани, принимали участие в Сочинском экономическом форуме, который ежегодно устраивала администрация Ткачева. Если Ельцин в Сочи отдыхал, то Путин и Медведев здесь работают, это их официальная летняя резиденция. И всегда рядом был кубанский губернатор – на госдаче  ли у Бочарова ручья, на лыжных ли трассах в Красной Поляне. Думаю, никто из предшественников Ткачева не был так близок с руководителями страны, как он. 

Кстати, Медведев – первый из российских лидеров, чья семейная биография оказалась связана с Краснодаром. Его дед прожил здесь много лет, в 50-60-е работал первым секретарем райкома, инструктором крайкома партии, умер в 1990 году и похоронен на Славянском кладбище в Краснодаре. Отец окончил в 1952 году мехфак Краснодарского института пищевой промышленности. В их краснодарской квартире до сих пор живет родная тетя Дмитрия Анатольевича – Светлана Афанасьевна Медведева, заслуженный учитель РФ.

Подобная ситуация однажды уже была: во времена Горбачева – Полозкова в Краснодаре жили родители Раисы Максимовны. Отец ее, Максим Андреевич Титаренко  в 1986 году умер и тоже похоронен на Славянском кладбище. Маму забрала к себе на Урал старшая дочь Людмила. Но пока они жили в доме по улице Морской, 4, во дворе и  в подъезде круглосуточно дежурили два милиционера. Не думаю, что наличие родственников действующего главы государства на вверенной территории сулит губернатору какие-то преференции, скорее дополнительную головную боль. 

Олимпиада в Сочи, с одной стороны, еще больше сблизила губернатора и президента, но с другой, обнажила проблемы, которые прежде были от Путина скрыты, или до них не доходили руки. Ведь на весь период подготовки Игр, а он занял целых семь лет, Сочи и в какой-то степени Краснодарский край перешли под «внешнее управление» Москвы. Вряд ли губернатор чувствовал себя при этом комфортно. Тут уж – или пан, или пропал. И несколько раз наш «пан» был на грани того, чтобы «пропасть». Но обошлось. А вся слава по справедливости досталась В. Путину и его ближайшим соратникам в этом проекте – вице-премьеру Д. Козаку и президенту оргкомитета «Сочи 2014» Д. Чернышенко (кстати, нашему земляку, сочинцу). Даже мэру Сочи А. Пахомову довелось постоять с флагом на поле Центрального стадиона «Фишт» во время грандиозных церемоний открытия и закрытия, которые смотрела вся планета. (Согласно олимпийским правилам, Игры проводит не страна, не регион, а город). Так что Ткачев (как и Медведев) во всех олимпийских церемониях всегда оставался на втором плане, что для его самолюбия, я думаю, было довольно болезненно. Тем не менее Олимпиада помогла ему еще несколько лет продержаться у власти.

Политическое долголетие Путина, как и политическое долголетие Ткачева я объясняю тем, что оба хорошо усвоили уроки прошлого, учли ошибки своих предшественников  и нашли золотую середину между старым советским и новым российским, как в риторике, так и в действиях. В самых разных критических ситуациях Путин поступает совсем не так, как поступили бы Горбачев или Ельцин, балансируя на грани между тем, чего ждет от него консервативная часть общества, и чего требует радикально настроенная его часть. То же можно сказать и о Ткачеве, который, конечно, не так консервативен, как Кондратенко, но и не так радикален, как Дьяконов. 

Однако при всем демонстрируемом на протяжении многих лет взаимопонимании, Путин и Ткачев – совсем разные люди и разные типы руководителей. Я даже думаю, что в душе они не симпатизируют друг другу и отнюдь не друзья-товарищи. Путин закрывал глаза на многое в деятельности Ткачева ради того спокойствия и предсказуемости, которые тот обеспечивал в своем регионе, на фоне других, куда более беспокойных и проблемных регионов. Ткачев, в свою очередь, неустанно демонстрируя лояльность и готовность исполнять любую волю центра, в то же время прекрасно устраивал и свои собственные дела, будучи безраздельным хозяином в своей вотчине. В этом смысле оба они – гораздо в большей степени политики (если понимать политику как искусство компромисса и лицемерия), нежели  их предшественники. Те были гораздо искреннее в отношениях друг с другом. Медунов искренне любил Брежнева. Полозков искреннее считал Горбачева предателем. Кондратенко искренне ненавидел Ельцина. И все они искренне и прямо высказывали эти свои чувства.

Думаю, что Ткачева связывают с Путиным и Медведевым не любовь и дружба, а сугубо политические интересы и выгоды. Такие времена.

Соратники и враги

Аппарат. Команда. Свита

Каким бы авторитарным или демократичным ни был руководитель, он не может действовать в одиночку. Нужна команда. 

В советские времена при смене «первого лица» тотальная смена  команды (тогда это называлось аппаратом) не проводилась. Если первый секретарь менялся, аппарат оставался на месте, что не исключало последующих «точечных» перестановок и замен. Но они никогда не носили всеобъемлющего характера.

 Можно привести такой пример. Самым приближенным человеком был для первого секретаря крайкома его личный помощник. В Краснодарском крайкоме партии помощником первого секретаря долгие годы работал Виктор Андреевич Андрющенко. Он был помощником у Медунова, потом – у Воротникова, потом – у Разумовского, наконец, у Полозкова. Первые секретари менялись, а помощник оставался. Как оставались и инструкторы, заведующие отделами, секретари. На протяжении 16 лет секретарем крайкома партии по строительству был Борис Николаевич Пономаренко –  непререкаемый авторитет в своей отрасли, один из самых честных и порядочных людей, которые когда-либо работали в главном партийном штабе Кубани. Работать ему довелось с пятью первыми секретарями: начинал он еще в 1971-м, при Золотухине, а на пенсию ушел в 1987-м,  при Полозкове. 

 В то время судьба каждого партийного чиновника решалась отдельно, независимо от перипетий судьбы «первого лица». Аппарат был нейтрален по отношению к руководителю, никто не «подписывался»  служить ему лично, быть верным и преданным до конца, что бы он ни сделал. Люди просто выполняли свои служебные обязанности.

Известен случай, когда против первого лица (это был Медунов) выступил  человек из его ближайшего окружения – секретарь крайкома партии по идеологии И. П. Кикило, много лет проработавший в этой должности. В 1980 году он направил  письмо в ЦК КПСС, в котором сообщал о наличии приписок в рапорте ЦК об урожае зерновых на Кубани. Разбираться  приезжала комиссия из Москвы, но дело закончилось не в пользу Кикило, хотя он наверняка писал правду. После этого Сергей Федорович, ясное дело, счел Ивана Павловича своим заклятым врагом, но никаких репрессий против него применять не стал, просто отправил на пенсию. 

А вскоре после этого всем стало ясно, что настоящими врагами Медунова были совсем другие люди – внешне лояльные и преданные секретарь крайкома Тарада, председатель краевой комиссии партийного контроля Карнаухов, первый секретарь Геленджикского горкома Погодин и другие фигуранты целой серии громких уголовных дел, чья преступная деятельность (взяточничество и хищения в особо крупных размерах), в конечном счете, и стоила Медунову карьеры. 

В близком окружении Медунова был еще один человек, можно сказать, соратник, с которым он проработал почти десять лет и которого поначалу, говорят, даже любил – может, за то, что тот был тезкой его младшего сына. Он так и называл его в узком кругу – Жора.  И всех в свое время очень занимал один вопрос: почему этот Жора, то есть Георгий Петрович Разумовский, не разделил с Медуновым ответственность за коррупцию в крае?  

…В 1981 году Разумовский неожиданно для всех оставляет пост председателя крайисполкома и уезжает в Москву. Должность там была не такая уж завидная – завотделом управления делами Совмина СССР (особенно, если учесть, что десять лет назад он уже был завсектором в ЦК партии, что намного выше по советской табели о рангах).  Разумовский наверняка видел и знал (не мог не видеть и не знать), что творится за спиной у Медунова. Есть свидетельства, что его, например,  пугало откровенное барство Тарады. Опасаясь, что за все эти дела рано или поздно придется отвечать, а спросят прежде всего с руководителей края, он мог, мне кажется, вызвать Медунова на откровенный разговор и предупредить о грозящей им обоим опасности. Нетрудно предположить, какова была реакция Медунова! Не найдя понимания, Разумовский, возможно, решил уйти в сторону, не дожидаться, когда начнутся разборки. А может, никакого откровенного разговора никогда и не было, а осторожный и предусмотрительный Георгий Петрович просто тихо и своевременно ушел, тем самым обезопасив себя от надвигающихся неприятностей. 

Вот как видел эту ситуацию Егор Лигачев, бывший при Горбачеве вторым секретарем ЦК. Цитирую по его книге «Предостережение»:

«…Разумовский в свое время работал председателем Краснодарского крайисполкома. В те годы он проявил крепкий характер и сумел решительно отмежеваться от "деяний" местного партийного лидера. Медунов приложил немало сил к тому, чтобы сблизиться с Разумовским, втянуть его в свои дела, не раз пытался приглашать к себе домой на застолье. Однако председатель крайисполкома держался твердо, исключительно в рамках служебных отношений, а на личные контакты не шел. Неудивительно, что в кубанских "верхах" зрел конфликт. Еще при Брежневе Разумовский определенно высказал свою позицию в ЦК партии, попросил ввиду несовместимости с Медуновым перевести его на другую работу. Просьбу удовлетворили, и в 1981 году Георгий Петрович стал ведать аграрным отделом в Управлении делами Совмина СССР».

Тем, кто знал, какие отношения царили при Медунове в кубанской верхушке, конечно, смешно читать, про «домашние застолья» у первого секретаря, а тем более про то, что кто-то мог «твердо отказаться» от какого бы то ни было приглашения С.Ф. Уж не знаю, сам ли Разумовский так преподнес себя, или это Лигачеву так виделось, но дело, конечно, ни в каких ни в застольях, к которым никто из фигурантов склонен не был. А правда лишь то, что близких отношений у Медунова с Разумовским действительно не было. 

Почему Медунов так не любил впоследствии говорить об этом человеке? Почему считал его чуть ли не предателем?  В чем он его подозревал?  Не в том ли, что именно Разумовский помог КПК и Генпрокуратуре раскрутить дело краснодарской мафии? Через год после его ухода  край уже шерстили вдоль и поперек, но сам Георгий Петрович действительно остался в стороне, как будто никогда здесь не работал.  А когда все закончилось, и даже дым рассеялся, благополучно вернулся, но уже в качестве первого лица – чистого и незапятнанного.

В 1990 году,  будучи  кандидатом в члены политбюро и секретарем ЦК, он вежливо, но твердо отказался отвечать на вопрос корреспондента «Советской Кубани» о своих взаимоотношениях с Медуновым, хотя тот был уже никем и тихо доживал в Москве. Видно, было что скрывать.

Что ж, в политике, это давно известно, не бывает друзей, бывают только интересы. У каждого, кто приходит к власти, есть свои соратники и свои враги, причем нередко это одни и те же люди.

Мы видели это на примере первого постсоветского руководства края. Тогда  был тотально заменен весь управленческий аппарат, что само по себе не сулило ничего хорошего.

В августе 1991 года Дьяконов собрал разношерстную компанию из людей, никогда прежде в органах власти не работавших. Были среди них и столичный профессор, на которого возлагались надежды, что он быстро разработает для Кубани новую экономическую модель (надежды, ясное дело, не оправдались), и недавний выпускник Кубанского университета, 28 лет от роду, ничем, кроме комитета комсомола, не руководивший и приглашенный тем не менее на должность госсекретаря (!) Краснодарского края, были и первые  кубанские бизнесмены сомнительного происхождения.… 

Самым опытным управленцем оказался в этой компании Егоров, его Дьяконов и назначил главой  своего правительства. Когда журналисты спросили, чем же отличается глава правительства от прежнего председателя крайисполкома, Егоров самонадеянно заявил: «Теперь не будет никаких исполкомов, никаких голосований. За все решения персональную ответственность несу я». Это у  них называлось демократией.

Дьяконов и Егоров начинали как друзья-соратники. Но уже через несколько месяцев Егоров выступил в одной из краевых газет  (в 1992 году такое еще было возможно) с «Открытым письмом», обращенным к Дьяконову, в котором выразил несогласие с проводимой им политикой и даже призвал его добровольно уйти в отставку. 

Возникшая ситуация очень напоминала давние истории с правдолюбцем Кикило и с дальновидцем Разумовским. Как когда-то они, Егоров понимал, что рано или поздно беспределу, устроенному Дьяконовым, будет положен конец, не хотел делить с ним  ответственность и одновременно метил на его место. Но тогда все делалось закулисно, теперь политическая борьба велась в открытую, и чаще, как я уже говорила, побеждали те, кто не боялся рисковать и шел ва-банк.  Егоров, как за полтора года до этого сам Дьяконов, пошел ва-банк и победил, но нажил себе злейшего врага на всю оставшуюся жизнь.

Надо сказать, Дьяконов считал своими «врагами» очень многих, и в первую очередь, всех «бывших», как он их называл. Затяжную позиционную войну вел он с мэром Краснодара Валерием Самойленко. В эфире своих «телевизионных пятниц» без конца поливал грязью давно уехавшего с Кубани Полозкова, ушедших в тень Кондратенко, Горового и всех, кто попадал ему на язык. Вдруг вспомнит еще какую-то фамилию – и понес!  

Но после изгнания Егорова ему пришлось обратиться именно к таким – старым, проверенным кадрам. Жизнь заставила. Так главой правительства края стал В. Ф. Гладской, бывший в советское время директором крупного завода в Армавире, а потом  зампредом крайисполкома.  

Позже, при Кондратенко,  должность  главы краевого правительства занимал  В. А. Мельников, много лет  до этого проработавший генеральным директором Краснодарглавснаба. В команду Кондратенко вошли многие бывшие партийные и советские работники, изгнанные в 1991 году. Он называл их «соратниками», подчеркивая именно идейную, политическую общность и близость внутри своей команды. При Кондратенко выдвинулось на первые роли казачество, он даже сделал атамана Кубанского казачьего войска В. П. Громова одним из своих заместителей.

Я уже упоминала о прозвище «Батька». Здесь добавлю: только два человека на пространстве бывшего Союза удостоились такого прозвища – Кондратенко на Кубани и Лукашенко в Белоруссии. И это не просто совпадение. Это родство по сути. В период правления Кондратенко завязались тесные связи с Минском, был частый обмен делегациями, Лукашенко приезжал в гости к Кондратенко и наоборот. Отношения были не просто братские, такие бывают у людей, воюющих против общего врага. 

Все четыре года команда Кондратенко находилась на осадном положении, воевала – главным образом, с федеральными властями и прессой. 

Как ни странно, но два таких разных, принадлежавших к противоположным политическим лагерям правителя, как Дьяконов и Кондратенко, оказались парадоксально схожи  своим отношением к идейным противникам. Одному кругом мерещились «красно-коричневые», другой в каждом втором видел сиониста – «христопродавца» и «курощупа». При этом оба не сдерживали себя в публичных высказываниях и выражениях.  

Давно исчезла, растворилась, словно банда Воланда, команда Дьяконова, и никто из той команды никогда уже больше нигде не «всплывал», словно и не было их… Вернулись в категорию «бывших» и соратники Кондратенко…

В 2000 году Ткачев привел с собой новую, молодую команду –  прагматиков, менеджеров, далеких от выяснения вопросов «ты за белых или за красных» и «не сионист ли ты». Их больше волновало перераспределение собственности и установление на Кубани реальных рыночных отношений. Открытая и шумная борьба за власть, много лет сотрясавшая Кубань, переросла в тихую, скрытую от глаз борьбу за собственность, и в этой борьбе полегло уже немало безымянных героев. 

К концу его правления рядом с Ткачевым не было уже никого из тех, с кем он начинал в 2000-м, – ни Баклицкого, ни Фонтанецкого, ни Пушкина, ни  Муравьева, ни даже Ремезкова, который много лет был правой рукой губернатора, которого правоохранительные органы не раз пытались привлечь к ответственности, но всякий раз безуспешно…   Дольше других оставался с ним рядом Мурат Ахеджак, начинавший свою политическую карьеру как «яблочник», – заместитель, сосредоточивший в своих руках  всю кадровую, идеологическую работу, силовой блок. Но в 2010 году, в возрасте 48 лет он неожиданно для всех скончался, как было официально объявлено, от сердечного приступа. Случилось это вскоре после трагедии в Кущевке, когда только начиналось следствие по делу банды Цапков, главарь которой, как известно, избирался депутатом районного совета   (что также входило в компетенцию Ахеджака).

В последние годы «бессменной» стала заместитель «по всем вопросам» Галина Золина, выселковская землячка губернатора, стяжавшая себе не самую добрую славу тем, что без конца перетряхивала кадры учреждений медицины, образования, культуры в Краснодаре и районах края.

«Прославилась» она и тем, что дважды или трижды в разных учебных заведениях пыталась, но так и не смогла защитить докторскую диссертацию по журналистике, а также несколько раз пробовала, но так и смогла стать ректором одного из университетов Кубани. На примере Золиной хорошо виден главный принцип отбора кадров, которого придерживался Ткачев: главное – не компетенция, не профессионализм, а землячество и личная преданность. Отсюда и произрастают многие проблемы, так и не разрешенные за 15 лет его правления, в частности, - проблема коррупции.  

За время губернаторства Ткачева сменились все 100 процентов руководителей городов и районов (многие – не по одному разу). Затяжные «боевые действия» с привлечением судебных властей и прессы велись для смещения многих неугодных Ткачеву глав местных администраций, в том числе, краснодарского градоначальника Н. В. Приза и сочинского мэра Л. А. Мостового. Я уже приводила этот пример: за один только 2008 год в Сочи, уже избранном к тому времени олимпийской столицей, сменилось четыре главы города. 

А кто, как не Ткачев, привел в олимпийский проект Билалова? А еще раньше пригласил его в край, позволив приобрести здесь немало объектов собственности, и даже отдал ему, выходцу из Дагестана, никакого отношения к Кубани не имеющему, должность первого (!) заместителя председателя ЗСК края. Что связывало Ткачева с Билаловым? Наверное, то же, что еще раньше связывало его с Фархатом Ахметовым, которого в самом начале своего губернаторства Ткачев сделал сенатором от Краснодарского края. Позже Ахметов жаловался, что Ткачев, «вытянув» из него все, что можно (я не говорю: для себя, пусть – для края), срок сенаторства ему не продлил, заменив на ныне покойного Александра Починка, тоже не имевшего никакого отношения к Кубани. Что их связывало? Все они, как остроумно написал один автор, когда-то вместе «мыкались» в Госдуме.

Но самое удивительное в отношениях Ткачева со своими соратниками даже не в этом. Как известно, некоторые из них были в разные годы арестованы и осуждены за различные махинации: Леонид Баклицкий, Николай Дьяченко, Эдуард Кутыгин... Правда, все трое на момент ареста уже не были заместителями у Ткачева, что не меняет дела, ведь мы говорим о кадровой политике, о том, кого Ткачев призывал под свои знамена.  Незадолго до его ухода (что, видимо, его и ускорило) были арестованы еще двое вице-губернаторов Кубани: действующий – Вадим Лукоянов и бывший –  Александр Иванов. Вслед за ними едва не угодила в отставку одиозная Золина, о чем уже вовсю трезвонили СМИ, но Ткачев на тот момент,  видимо, сумел ее отстоять. 

Если рассматривать итоги правления Ткачева с точки зрения кадровой политики, то они скорее провальны, чем успешны. И дело даже не в количестве отставок и посадок (хотя это яркие показатели). Возникают и другие вопросы. Например, такой: кто придет на смену ткачевской команде? Где тот кадровый резерв, который он после себя оставил? Ау! 

И куда теперь пойдут люди из его команды (не заберет же он их всех в свое министерство), кому они окажутся нужны, кто их, оставленных и отставленных, приветит?

Ведь дружб не бывает в этой среде. Пока человек при должности, входит, так сказать, в «обойму», с ним знаются, обнимаются и целуются, как это принято сейчас у российских чиновников, ходят к нему на юбилей, дарят кинжалы и вазы, приглашают на свои юбилеи, и все такие родные-родные, за одним столом, тосты, славословия, неформальное общение, анекдоты, заодно – друг к другу с просьбами («Надо сделать…» – «Да нет вопросов…»). Но стоит под кем-то зашататься стулу, сразу вокруг такого человека образуется вакуум, и когда он действительно лишается должности, считай, что автоматически лишается и тех, кого еще вчера числил среди своих друзей. Они еще в лодке, они еще гребут вместе по волнам власти, а ты – не мешай, не напоминай о себе, не звони, тебя нет.

И это повторяется каждый раз заново, с каждым новым поколением допущенных к власти, к должностям, сколько их взлетало и падало, но пришедшие на их место новые ведут себя так, будто уж с кем с кем, а с ними такого никогда не случится. Наивные люди.  

Часть III. Ничто человеческое…

Внешность и имидж

Злодей. Красавчик. Простак.

А стоит ли говорить об этом? Играет ли внешность хоть какую-то роль в том, как тот или иной человек руководит людьми, производством, территорией?

Ну, вообще-то, внешность зрелого человека многое может сказать о нем. Иногда с одного взгляда становится понятно, умен он или не очень, интеллигентен или простоват, деликатен или груб, добр или зол и даже – честен или вороват. Вглядимся  же в портреты людей, правивших Кубанью в последние 30-40 лет. 

У предшественника Медунова – Григория Сергеевича Золотухина была на редкость свирепая внешность, которую делали таковой не только крупные черты, но и какая-то неявная, неуловимая асимметрия лица, сдвинутость черт, легкая, но ощутимая перекошенность. С таким лицом в кино злодеев играть. Однако ничего о «злодействах» Золотухина на Кубани неизвестно. Его, конечно, боялись, как боялись бы любого, поставленного на его место и наделенного его полномочиями. «Свирепая» внешность Золотухина словно отражала ту крепкую (бульдожью) партийную хватку, благодаря которой КПСС в лице своих первых секретарей на местах держала в 60-70-е годы в своих руках всё и вся.

Внешность Медунова была иной, гораздо более симпатичной. Мне он всегда напоминал артиста кино Евгения Моргунова – и лицом, и фигурой. Лицо у него было гладкое, ухоженное, розовое. В хорошем расположении духа он бывал вальяжен, улыбался и шутил, но в случае чего легко «заводился», переходя от благодушия к ярости, и тогда делался красным, кричал на перепуганных подчиненных, стучал кулаком по столу, грозил… Вам это никого не напоминает?

Да, Хрущев. Это при нем в моду вошли «пузатые», полнолицые руководители, сам вид которых должен был, кажется, свидетельствовать о благополучии и сытости жизни. Вообще,  по понятиям того времени, чем человек крупнее внешне, тем больше он похож на руководителя.

В этом смысле Медунов был типичный руководитель, как нельзя лучше подходивший Кубани. Он как будто олицетворял собой ее дородность, плодородие, те самые благополучие и сытость. И он был последним руководителем «хрущевского» типа.

Когда на смену ему прислали Воротникова, первое, что все увидели: внешне он совсем другой – поджарый, сутуловатый, в тонких интеллигентских очках. Медунов даже  по внешним данным был хозяин, барин. Воротников – типичный функционер.  Тот царствовал. Этот – служил. Никаких примет барства. Демократичен. Совершенно другой тип руководителя. Но смотрелся он чужеродно, особенно на фоне доставшегося ему партактива, сплошь состоявшего в те годы из колоритных кубанских дядек (достаточно вспомнить знаменитых, увешанных наградами руководителей кубанских хозяйств Майстренко, Резникова, Головченко…) Одна эта внешняя несхожесть актива и лидера наводила на мысль: долго он у нас не задержится.

Самым импозантным мужчиной в череде сменявших друг друга первых лиц Кубани был, пожалуй, Георгий Петрович Разумовский, обладавший к тому же уникальным, почти левитановским баритоном, услышав который все удивленно замолкали. Он прекрасно смотрелся на трибуне, в кругу других чиновников выглядел самым элегантным (хотя внешняя элегантность никогда не входила в число кубанских добродетелей). При всем том был он холоден, закрыт, недоступен и очень, очень осторожен. Непроницаемое лицо, полуулыбка, строгий, спокойный взгляд, сухость и сдержанность во всем. При этом он, в отличие от Воротникова, оставался все же «своим» – по факту рождения, в силу самой своей биографии.

А самым неприметным внешне был Иван Кузьмич Полозков. Контраст усиливался тем, что именно он сменил красавчика Разумовского. Все еще помнили Медунова.  А тут – человек невысокого роста, субтильный, с простоватым, типично русским лицом, какие бывают у мужчин в средней полосе России. На  левой руке, прямо на тыльной стороне ладони, у него была наколка «Ваня», которую часто фиксировали фотожурналисты. Он говорил, что это осталось у него с Балтийского флота. При этом Иван Кузьмич смотрел на вас довольно проницательным взглядом из-под очков в большой роговой оправе, и этот неожиданно пристальный взгляд очень соответствовал его дотошной, въедливой натуре.

Он и сам не стремился ни к роли барина, ни к роли большого начальника. Он хотел быть – в соответствии с тогдашней новой политикой – лидером, вожаком, но ему пришлось немало потрудиться, чтобы им стать, чтобы, несмотря на свою внешнюю, прямо скажем, неказистость, завоевать авторитет все у тех же «дядек», встречавших каждого нового руководителя с большим недоверием.

К слову сказать, в России большинство правителей были невысокого роста – и царь Николай II, и Ленин, и Сталин, и Хрущев (он был толст, но невысок). Среднего роста были Брежнев, Черненко и Горбачев. Выше среднего – Андропов. Самым высоким за всю новейшую историю был Ельцин.  Как будто бы кривая роста наших правителей, все время, считая от начала века, медленно продвигавшаяся вверх и достигшая своего пика к концу века, времени правления Ельцина, в новом веке снова вернулась на исходную точку. Последние президенты России, избранные уже в новом веке, – Путин и Медведев – снова невысокого роста. 

В отличие от, скажем, американских лидеров, советские мало заботились о своем внешнем виде, вообще имидже (даже слова такого не было в обиходе). А чего было заботиться? Их же не избирал народ. А те, кто их назначал, на внешность не смотрели, напротив, чем хуже – тем лучше. «Красавчикам» партия никогда не доверяла. Выгоднее было быть серым, неприметным, безликим, лишь бы верным идее. Быть верным идее означало: быть  послушным воле ЦК. А выглядеть при этом можно было как угодно. 

Первые кубанские «демократы» внешне ничем не отличались от  партократов, а впрочем, отличались – в худшую сторону. Те, что ни говори, были вышколены годами работы в аппарате власти. Эти – демонстрировали намеренную расхристанность, уличность, словно хотели даже внешним видом убедить людей: мы – свои, мы – такие же, как вы. 

К примеру, Дьяконов, и без того крайне несимпатичный внешне, словно топором деланый, неизменно появлялся на телеэкране в каком-то лыжном свитере, сидел перед телекамерой, развалясь в кресле, говорил, используя грубовато-просторечную лексику. Уже сам облик его дискредитировал новую власть, отталкивал от нее даже тех, кто сочувствовал внезапным переменам. И в этом тоже проявился феномен, о котором я уже говорила. Пока демократы первой волны (а это были сплошь люди интеллигентные) боролись с последним поколением партократов (среди которых также немало было людей интеллигентных и глубоко порядочных), к власти пришла третья сила – нарождающийся класс «новых русских», далеких от политики (а часто и культуры), главной целью которых было поймать свою рыбку в мутной воде общественного переустройства. Дьяконов как раз и был представителем этой третьей силы, вклинившейся между демо- и партократами. 

У следующего за ним губернатора, Егорова, была типичная внешность  хозяйственника, ну, скажем, председателя колхоза – коренастый, мешковатый, всегда немного набычившийся, угрюмый. Во всяком случае, не припомню на его лице приветливой улыбки. Время, правда, было такое – не до улыбок. Но он был как-то особенно напряжен. И глядя на него, ты не только не заряжался уверенностью в том, что все у нас получится, все будет хорошо (что ни говори, а должен руководитель вселять в людей такую уверенность), напротив – тревога за завтрашний день лишь усугублялась.

Работа в Москве, в Кремле ни лоску, ни уверенности Егорову не прибавила. Вырванный из обычной среды и брошенный в водоворот чеченских событий 1994-95 годов, он к концу своей жизни сильно переменился, не только здоровье, но и облик благополучного кубанского хозяйственника был подорван, на него было жалко смотреть… 

Внешность Харитонова можно счесть даже приятной – умные глаза, застенчивая улыбка, но роста опять небольшого, комплекции небогатырской, так что выглядел он более чем скромно. Его можно было бы сравнить с Полозковым, только тот был, вопреки своим внешним данным, активным, напористым, настырным, рвался в бой и дрался за свои убеждения, которые  у него, в отличие от некоторых других, явно были. Евгений Михайлович Харитонов в полном соответствии со своей скромной внешностью и держался скромно, не выпячивал себя, не лез на рожон, трудился в меру сил, об имидже своем, карьере и славе, кажется, не особо заботился. 

За то недолгое время, когда руководителей у нас выбирали, вдруг стало важным, как  претендент выглядит, как и что он говорит, тут-то и вошло в наш лексикон слово «имидж». Но под выборы у нас попали только двое – Кондратенко и Ткачев. 

Кондратенко и выглядел, и говорил хорошо. Внешность его сочетала в себе и привычные признаки партийно-советской номенклатуры – высокий, крупный, «видный» мужчина в костюме и галстуке, и забытые черты  «вольного казака» – горячего, заводного, с живой, образной речью, природным юмором. Этим он и брал за душу. Внешний облик Николая Игнатовича как нельзя лучше соответствовал приставшему к нему прозвищу «Батька». Никто иной из правителей края не мог бы претендовать на такое прозвище: Медунов был для этого слишком барствен, Воротников – слишком интеллигентен, Разумовскому не хватало душевности и простоты, Полозкову – харизмы, ну а Дьяконов, Егоров и Харитонов на «батек» не тянули ни по каким параметрам. 

Кондратенко, или, как его еще называли, Кондрат (такое панибратское сокращение фамилии тоже заслужил он один) сочетал в себе все тогдашние представления и чаяния о хорошем правителе, чуть ли не об отце родном. А запрос на мудрую, ответственную и  сочувствующую людям власть был к концу 90-х велик, как никогда.

Ткачев и внешне, и по сути – скорее «сынок», чем «батька». Он вообще мало похож на кубанца и казака. Поскольку власть он получил, будучи значительно моложе своих предшественников, на его примере особенно наглядна метаморфоза, произошедшая на наших глазах с целым поколением. 

Мальчик, родившийся в 60-м году, за каких-то три месяца до полета Гагарина, примерный пионер и активный комсомолец, более того, сам комсомольский функционер, вдруг превращается в ревнителя казачьей старины, славит на всех углах русскую императрицу Екатерину II, сам надевает по праздникам казачью папаху и  черкеску с кинжалом на поясе… Но за этим старательно созданным имиджем виден совсем другой человек – рациональный, а со временем даже изощренный политик.  За которым проглядывает и третье, наиболее замаскированное лицо – хваткого и беспощадного к конкурентам предпринимателя…  И какое из трех лиц истинное – поди разбери!

За время своего губернаторства Ткачев сильно изменился внешне. Стоит сравнить его фотографии 2000 и 2015 года, чтобы увидеть эту большую разницу. Он не просто повзрослел или постарел, как все стареют, он именно переменился, стал другим. Так власть преображает человека, делает его более жестким, лишает черт сентиментальности, как бы «высушивает». Кстати, внешне столь же разительно изменился за годы своего нахождения у власти Путин, только он изменился в лучшую сторону.

Фамилия и характер

Мёд. Масло. Квадрат

Нет, я, конечно, не считаю, что характер человека каким-то образом зависит от его фамилии, хотя…  «Как корабль назовешь, так он и поплывет».  С фамилией  Скоробогатько жить в наши дни все же веселее, чем с фамилией  Голодранцев. 

Напоминаю, что перед вами – в некотором смысле занимательная политология, тут допустимы любые сопоставления и аналогии.

«Сладкая» фамилия Медунов, происходящая от слова мёд, мало соответствовала сути и характеру этого человека – властного, волевого, жесткого. Но кое в чем значение фамилии подтверждалось на все сто. Я имею в виду, что Медунов отличался  каким-то преувеличенным, слащавым подобострастием в отношении своего главного покровителя – Брежнева. Подарки, послания, клятвы, славословие… Мёд, сироп, елей…

Да и сама жизнь Медунова казалась со стороны сладкой, мёдом помазанной. Знать бы тогда, какой конец ждет этого с виду успешного и благополучного человека. Сам он якобы сказал про себя однажды (а может это придумали журналисты): «Я человек со сладкой фамилией и горькой судьбой…» 

Фамилия Воротников, на первый взгляд,  кажется официозной, чиновничьей – говорят же про них: «белые воротнички». Когда он только появился в Краснодаре, первым делом сочинили анекдот, что теперь всех тут «возьмут за воротник». На самом деле фамилия эта происходит не от слова воротник, а от слова воротник, то есть, привратник, страж у ворот. Ну, разве не точное попадание, если вспомнить, с какой миссией прибыл на Кубань Виталий Иванович Воротников? По характеру это был человек спокойный, выдержанный, невозмутимый, ироничный. Кубанскую жизнь он как бы наблюдал и оценивал со стороны, глазами «заморского гостя», и, надо сказать, многому тут удивлялся.  

Самая великолепная фамилия, конечно, у Разумовского – аристократическая, с глубокими историческими корнями, такой фамилией можно гордиться. Значение ее лежит на поверхности: Разумовский – значит, разумный, рассудительный человек. История этой фамилии ведется на Руси от украинского казака по прозвищу Розум. В дальнейшем это был один из дворянских родов (графы, князья), прославившийся  на военной и государственной службе. Внешностью, осанкой,  голосом Георгий Петрович вполне соответствовал своей фамилии. Как личность несколько до нее не дотягивал. Хоть и был он  достаточно разумен, но – в пределах обычного, не сверх того, как хотелось бы видеть в носителе такой фамилии. Как говорила в известном фильме наша великая землячка Нонна Мордюкова, «Хороший мужик, но не орел…»

После выхода первого издания этой книги мне позвонил бывший первый секретарь Сочинского горкома партии Ю.Н. Поляков и рассказал, среди прочего, любопытную историю про то, как Георгий Петрович, будучи секретарем ЦК, приехал в Сочи и захотел посмотреть Лазаревский район. А шел уже 1990 год, на партию ополчилось все общество, и вот они ездили целый день по Лазаревке «тайно», не выходя из машины и даже не обедая, чтобы, не дай бог, никто их не увидел и не узнал. Очень это характерно для Разумовского.

Фамилия Полозков – не самая приятная на слух – словно скрип металла по стеклу. Одно из значений слова «полоз» – часть саней (полозья на снегу). Но есть и другое, идущее от глагола «ползать». В центральной России «полоз» – это ребенок-ползунок, еще не научившийся ходить; считается, что фамилия, скорее всего, пошла именно от этого слова. И если вспомнить, как медленно, неторопливо пробирался он от должности к должности… Но по достижении вершины карьеры все резко изменилось.

Думаю, что после Медунова Полозков был самый активный и мобильный первый секретарь. В кабинете не сидел, за 5 лет работы исколесил весь край вдоль и поперек. Не молчун,  как его предшественник, а общительный, говорливый, неугомонный, даже какой-то задиристый… Сам не знал покоя и другим не давал.

Неожиданна этимология фамилии Кондратенко. Имя Кондрат, от которого она  происходит, в свою очередь, восходит к греческому квадратус – четырехугольный.  То есть фамилия могла бы звучать как Квадратенко. Скажите мне, что это не подходит Николаю Игнатовичу. Еще как подходит! Неудобная это фигура – квадрат, слишком много углов. Неудобный человек был Кондратенко – и для чужих, и для своих. На «углы» его характера натыкались все – от федеральных властей до его же собственных соратников.  Да и политику его обтекаемой и сглаженной никак не назовешь. 

Остальные фамилии кубанских руководителей в особой расшифровке не нуждаются. 

«Сытная» фамилия Маслов как нельзя лучше соответствовала могучему телосложению ее носителя. Карьера его до определенного момента тоже шла, как по маслу. Ну а после 1991 года жизнь таких, как он, «партократов» уже никому не казалась ни маслом, ни мёдом… 

Фамилия Дьяконов имеет, понятно, церковное происхождение. Дьякон – помощник священника во время церковной службы. Им и был, наверное, дальний предок Дьяконова. Сам он был от этого более чем далек – груб, хамовит,  ничего святого. Разве что принять его оголтелый антикоммунизм за некую родовую, фамильную месть «коммунякам», разрушившим в свое время церковь, – кстати, теми же методами, которыми сам Дьяконов, прорвавшись к власти, разрушал все советское.

Фамилии Егорова и Харитонова разбирать не приходится – они понятны, как и любые другие, происходящие от мужских имен. Однако что значат сами эти имена? Егор – производное от Георгий, что значит земледелец. В славянской традиции Георгий – еще и Победоносец, но Егор таковым не считается, это лишь  простонародный вариант имени.  Харитон  в переводе с греческого – щедрый, благосклонный, осыпающий милостью. Но опять же в русской традиции – это простонародное имя. Скажите, что не таковы же и носители фамилий, образованных от этих имен! Один из них был, правда, довольно амбициозен и даже не чужд интриганства в достижении карьерных высот. Зато другой куда как скромен и даже простоват для должности, на которой волей судьбы однажды оказался.

Фамилия Ткачев тоже не нуждается в расшифровке, это одна из тех русских фамилий, которые происходят от названия профессии – Ткачев, Кузнецов, Столяров, Мельников… Такие фамилии больше характерны для центральных регионов России, откуда и переселялись в свое время на Кубань. И если что-то фамильное передается из поколения в поколение, то в случае Ткачева это, наверное, – деловая хватка, предприимчивость. 

Не могу не удивиться здесь самому последнему по времени  совпадению: и.о. губернатора, сменивший Ткачева в апреле 2015 года, носит фамилию Кондратьев. Вряд ли его станут сравнивать с Кондратенко, а с Ткачевым – будут, и долго. 

В первом издании книги я ограничилась только этим замечанием, но на встречах с читателями меня стали спрашивать, что я думаю про нового губернатора Кубани. Время идет быстро, скоро будет год, как он пребывает на этом посту. Но выводы делать все еще рано, можно лишь констатировать, что самых одиозных членов команды Ткачева он из администрации убрал. Это встречено в крае с одобрением. Новая команда в основном сформирована, но этих людей знают пока мало. Остается только надеяться, что все у них получится, и мы не будем в очередной раз разочарованы.

В качестве справки могу добавить некоторые биографические данные нового губернатора.

По рождению Вениамин Иванович Кондратьев – не кубанец, родился 1 сентября 1970 года в г. Прокопьевске Кемеровской области. Но вырос на Кубани, в Динском районе, откуда, напомню, родом был и Н.И. Кондратенко. Окончил два факультета Кубанского госуниверситета – филологический и юридический. Кандидат юридических наук. На государственной службе с 1994 года. Работал в правовом управлении администрации Краснодарского края, с 2003 года был заместителем губернатора (Ткачева) по вопросом имущественных, земельных и правовых отношений. Последние два года – в Управлении делами Президента РФ: заместитель начальника, затем начальник Главного управления федерального имущества; с марта по апрель 2015 года – заместитель управляющего делами Президента РФ.

22 апреля 2015 года назначен и.о. главы администрации Краснодарского края, а 13 сентября того же года избран (с результатом 88,64% голосов) губернатором Кубани.

Можно констатировать, по крайней мере, три момента: В. Кондратьев – первый в ряду руководителей нашего края, кто имеет гуманитарное университетское образование (даже два); он достаточно хорошо знает край и имеет определенный опыт работы на федеральном уровне.

Как все это поможет его деятельности на благо Кубани – посмотрим. Будем на это надеяться.

Но вернемся к нашей «десятке».

При всех различиях можно найти в характерах кубанских правителей много общего. Все они – в большей или меньшей степени – были одержимы карьерными устремлениями. Всем им присущи такие качества, как властность, целеустремленность, способность добиваться поставленной цели (часто любыми средствами), уверенность в себе, высокая работоспособность, требовательность, жесткость. Никто из них не терпел в свой адрес критики и не признавал собственных ошибок. 

Должно быть, это и есть основа характера большого руководителя. 

При этом нельзя же сказать, что вот такими они и родились на свет. Нет, черты эти  приобретаются уже в процессе карьерного продвижения, шлифуются годами пребывания человека на руководящей должности. 

Сколько раз могли мы наблюдать, как достаточно скромный и неприметный человек, получив в руки огромную власть, постепенно (иногда очень быстро) становится важным, уверенным, матереет на глазах. 

И обратный процесс: лишившись власти, вчерашний всесильный правитель никнет, сдувается, как шар, вдруг проступают никогда в нем прежде не замечавшиеся чисто человеческие черты и слабости. 

К примеру, Медунов не лишен был такого чувства, как зависть.  Но кому он мог завидовать? Да хотя бы ставропольскому соседу своему, Горбачеву, которого взяли в ЦК на должность секретаря по сельскому хозяйству, хотя Медунов давно высиживал эту должность и заслуженно на нее претендовал.

Показатели у Кубани были лучше, выше, чем у Ставрополья, но взяли все-таки Горбачева, который был на 20 лет моложе. По-человечески это обидно, хотя настоящие «обиды» были у Сергея Федоровича  впереди.

Многие, видевшие Медунова уже после всего, что с ним случилось, рассказывали, что он плачет, вспоминая свою работу на Кубани, что очень на всех обижен…  Представить Медунова плачущим было невозможно в пору его всевластия. А с другой стороны, что мы, собственно, знали о нем как о человеке? Ведь руководитель такого ранга просто обязан носить своего рода маску, играть определенную роль. А какой он человек – добрый или злой, щедрый или жадный, веселый или угрюмый – об этом знают разве что родные и близкие.

Человек скромный, Виталий Иванович Воротников, видимо, все-таки не лишен был тщеславия. Приглашая на Кубань Рауля Кастро – погостить, поохотиться, он, думаю, хотел  показать кубинскому другу, какую богатую «вотчину» получил в свое управление, а своим новым коллегам-кубанцам – какого уровня люди числятся среди его друзей.  

Свои человеческие слабости были у Ивана Кузьмича Полозкова. Он, например, ревностно относился к Медунову, говорил о нем всегда с неприязнью. Допускаю, что, бывая в районах, общаясь с партактивом, он чувствовал, понимал, что Медунова в крае не только не забыли, но по-прежнему считают неким эталоном руководителя, сравнивают с ним самого Полозкова, и сравнение это не всегда в его пользу. Как человек настойчивый в достижении цели, он делал все, чтобы переломить это отношение к себе, доказать свое даже превосходство над Медуновым. 

Кондратенко, напротив, не только никогда не высказывался плохо о Медунове, но, когда тот умер, а случилось это как раз в период его губернаторства, администрация края взяла на себя похороны, а сам губернатор произнес над гробом Сергея Федоровича выразительную речь, которую многие потом цитировали. Кто, кроме него, поступил бы так же?  

В то же время Кондратенко, как, может быть, никто другой был в годы своего пребывания у власти подвержен неконтролируемым человеческим эмоциям. Политесов не соблюдал, не деликатничал, что на уме – то и на языке.  Он любил говорить о себе в третьем лице. Вот типичный такой пассаж: «Все нити ведут в Москву. А Кондратенко как ни выпрыгивай из штанов, что он может сделать?.. Пока тут, под платаном патриоты не расстреляют троих, продавших интересы России, – только тогда будет порядок. И скажет народ: давно пора было!». 

Когда подобные речи читали в Москве, многие приходили в ужас. Но на Кубани все прекрасно понимали, что никого он расстреливать и вешать на платанах не собирается, что это у него такие «фигуры речи», отражающие его человеческий  и политический темперамент.

Как известно, существует четыре основных типа человеческого темперамента – сангвиник, холерик, флегматик и меланхолик.

Напомню, по каким признакам человека относят к тому или иному типу.

Сангвиник – человек сильный, активный, уравновешенный, энергичный и жизнерадостный.

Холерик – тоже человек сильный, активный, но неуравновешенный, импульсивный, горячий.

Флегматик – сильный, уравновешенный, но слишком спокойный, неторопливый, инертный человек.

Меланхолик – человек слабый, неуравновешенный, мрачный, пассивный.

На мой взгляд, самый подходящий для руководителя любого ранга психологический тип – это сангвиник. Достаточно сильный и активный, чтобы быть эффективным руководителем, и при этом достаточно уравновешенный, чтобы не наломать дров. 

Холерики – тоже эффективные руководители, но в силу своего характера дров могут и наломать. 

Флегматики – хорошие исполнители, но не спешат сами проявлять инициативу, дров они точно не наломают, но и большой эффективности от них ждать не приходится. 

Ну, а меланхолики в руководители вообще не годятся.

Если с этой точки зрения посмотреть на кубанских правителей, то очевидно: меланхоликов среди них не было, и быть не могло. Слабый, пассивный человек такую карьеру не сделает. Все они – люди сильные и активные. Но одни – скорее сангвиники, то есть люди уравновешенные. Другие – скорее холерики – неуравновешенные, импульсивные.

К сангвиникам я бы отнесла только двоих – Медунова и Ткачева. Заметьте, что именно эти двое дольше всех и удерживали  власть в крае в своих руках.

К холерикам – Полозкова, Дьяконова, Егорова и Кондратенко. Слишком они были «горячие», слишком нервной, наэлектризованной была атмосфера вокруг них, а насчет «дров наломать» – тут по-разному: кто пару деревьев снес, а кто целый лес завалил.

Что касается остальных – Воротникова, Разумовского, Маслова и Харитонова, то я бы сочла их скорее  флегматиками – то есть людьми хотя и сильными, уравновешенными, но более спокойными и инертными. Вот именно для  них, флегматиков, власть – это просто работа, они не вкладывают в нее всю душу, не надрываются, не очень к ней стремятся, а потеряв, не считают это для себя большой трагедией. 

Повторю вопрос, который уже звучал в одной из предыдущих глав: какой же тип руководителя лучше – тот, кто рвет себе душу, выкладывается из последних сил, сам горит и всех вокруг себя заставляет гореть, или тот, для кого власть – это просто работа, служба, так он к ней и относится? 

Опыт 30 лет бесконечного реформирования, через который прошла (да еще и не прошла) наша страна,  заставляет лично меня, как это ни странно, отдавать предпочтение спокойным профессионалам, ответственным «технарям», нежели страстным и порой безответственным пассионариям. 

О характере и человеческих качествах Ткачева судить трудно. Он весь – маска, никогда нельзя было понять, что он думает и чувствует на самом деле.

Поговорим, например, о честности. С одной стороны, честность как таковая является, можно сказать, мерилом человеческой личности. С другой, много ли мы встречали на своем веку абсолютно честных людей? Умеем ли мы сами быть честными во всех жизненных ситуациях? Трудный вопрос, очень трудный. Но разговор не о нас, а о тех, кто берет на себя смелость нами руководить. С них спрос особый. Мы – общество – хотим, чтобы они были честны с нами, хотим им верить. Мы хотим, чтобы они, наши правители, если не могут по каким-то причинам говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды, то чтобы они, по крайней мере, не врали нам. Лучше пусть молчат, чем врут. Да, но политика – это в значительной степени искусство лицемерия. Значит, мы хотим и требуем от наших политических руководителей невозможного? Выходит так. 

Но вранье вранью рознь. Сергей Федорович Медунов, закрывая глаза на приписки в рапортах Москве по итогам сбора урожая, а то и прямо поощряя их или даже понуждая органы статистики искажать цифры в сторону более высоких показателей… он чем при этом руководствовался? Ну, хотел, чтобы край был на хорошем счету, чтобы, значит, премии и награды были хлеборобам, чтобы его самого если не наградили и не забрали наконец в Москву, в ЦК или правительство, то хотя бы похвалили на очередном пленуме или съезде партии. 

Для чего врал Дьяконов, даже не врал, а прямо клеветал на своих предшественников в руководстве края, когда «стучал» на них в Москву как на пособников ГКЧП, которых надо, как и самих гекачепистов, в кутузку, в кутузку!? Ясно, для чего, – чтобы убрать их с дороги, чтобы не мешали, чтобы самому укрепиться у власти.

А вот для чего, скажите, на милость, врал Ткачев в программе у Познера, когда на всю страну отрицал, что состоял когда-либо в КПРФ? Коллеги-коммунисты тут же разоблачили это вранье, выложив в интернет документы и видео, подтверждающие принадлежность Александра Николаевича к этой партии. Я в этом странном поступке Ткачева не вижу ничего, кроме спонтанно проявившейся привычки врать. По моим наблюдениям, ему пришлось за время своего пребывания у власти на Кубани очень часто говорить неправду. И по поводу крымского наводнения, и по поводу кущевской резни, и по поводу отставок и арестов своих коллег и соратников, и по поводу собственности  – своей и своих родственников. Причем всякий раз он делал это виртуозно, что называется, «на голубом глазу». И все понимали, что он говорит неправду и… воспринимали это как должное. 

Вообще, нравственные добродетели руководителю такого ранга вроде как – лишняя обуза. Будь он честен, добр и великодушен, справедлив к людям, толерантен к своим оппонентам, уважителен к подчиненным, - это уже и не правитель, а добрый старец какой-то. А под силу ли «доброму старцу» управление огромным регионом? То-то и оно.

Вполне возможно, сами по себе наши правители были людьми добрыми и сердечными, но должность требовала от них совсем других черт характера – суровости, жесткости, бескомпромиссности, безжалостности и т.д. Оценивая задним числом каждого из персонажей этой книги с точки зрения их человеческих качеств, я вижу, сколь они разнятся в своих человеческих проявлениях, хотя возложенные на них функции были, по сути, одни и те же. Наиболее честным, или, лучше сказать, искренним человеком был, на мой взгляд, Кондратенко, хотя и ему в каких-то ситуациях, конечно, приходилось лицемерить. Антиподом его в этом смысле считаю Ткачева. 

Об интеллигентности, культуре, воспитанности наших правителей я уже говорила. Достаточно напомнить, что единственным из всех, кто не «тыкал» людям, был Воротников. Никто из них, по моим личным наблюдениям, не обладал чувством юмора (разве что Кондратенко, но юмор его был специфический, я бы сказала, грубовато-простонародный). 

Кто-то скажет: вот еще! Зачем правителю чувство юмора? А это просто одно из ярких проявлений человеческого ума. С тем, кто его лишен, трудно в общении.

Честность, доброта, великодушие, уважение к людям безотносительно к их статусу, способность сострадать – нет, это как-то не про них. А жаль.

Семья и собственность

Бедняк. Бессребреник. Богач. 

  Все кубанские правители женаты по одному разу, смолоду. 

Самые популярные женские имена в их семьях – Ольга и Светлана. Ольгами зовут жен Разумовского, Егорова и Ткачева, а также мать и дочь Воротникова.  Жены Полозкова и Харитонова оказались и вовсе полными тезками –   Светланами Андреевнами. У всех, разумеется, есть дети.  С детьми тоже интересно.

Самый многодетный отец – Маслов, у него два сына и дочь.

По двое сыновей у Медунова и Кондратенко.

По две дочери у Воротникова и Ткачева.

Один сын у Разумовского.

Одна дочь у Полозкова.

Сын и дочь у Дьяконова, Егорова и Харитонова.

И если выстроить отцов по порядку их нахождения у власти, то получается на удивление симметричный алгоритм.

2 сына

2 дочери

      1 сын

      1 дочь

2 сына и дочь

      сын и дочь

      сын и дочь

      сын и дочь

2 сына

2 дочери

Вы скажете: ну, это уж слишком! А я вам снова напомню, что перед вами – занимательная политология, а может, и политическая арифметика. 

И добавлю: если учесть то печальное обстоятельство, что один из сыновей Медунова умер, то сегодня на свете живут 18 детей кубанских правителей –  9 сыновей и 9 дочерей (ох, уж эта цифра 9!). Естественно, все они взрослые, в большинстве своем семейные люди, у них есть свои дети, но считать внуков и правнуков мы не будем. Поговорим о другом.

Глобальные перемены, произошедшие за последние 20 лет с нашей страной, наглядно прослеживаются в частной жизни руководителей края и их семей.

Сергей Федорович Медунов очень любил свою семью – жену Варвару Васильевну и сыновей – Владимира и Георгия, который, как все знали, был тяжко болен. В нынешние времена руководители такого ранга предпочитают лечиться сами и лечить своих родных за границей, где-нибудь в Австрии, Германии или Израиле.  Любой нынешний руководитель на месте Медунова вывез бы сына за границу и, возможно, вылечил бы, а тогда… 

Жил Медунов скромно, имел квартиру в многоквартирном доме на ул. Чапаева в Краснодаре, которую сдал, когда его перевели в Москву. Что сейчас в медуновской квартире – не знаю. Я бы нарочно сделала там «Музей партократии», пусть бы ходили и смотрели, как жили прежние руководители.

Была еще государственная дача в п. Афипском, крайкомовская, а не лично медуновская, там обычно принимали гостей из Москвы. Дача осталась в распоряжении крайкома и новых первых секретарей.

В Москве Медунову предоставили  квартиру в доме Совмина. Те, кто бывал в ней, рассказывали: просторная, но никакой роскоши не было и в помине. В этой квартире в 1985 году в возрасте 33 лет умер его младший сын,  через год –  жена, там Медунов доживал свой век в одиночестве. Хотя многие земляки, жившие в Москве, старались его навещать и поддерживать. Бывали в гостях и с гостинцами и кубанцы. 

В этой квартире в сентябре 1999 года Медунов и умер умер. 

Вот что пишет бывавший у него в гостях, а потом присутствовавший на похоронах В. Рунов : 

«И гроб, и одежду, и продукты на поминки земляки привезли с собой.  В итоге жизни ничего не оказалось у некогда всесильного Сергея Федоровича Медунова. Сбережения малые, какие были, проел, одежду сносил, а в последние годы жил на жестокую нынешнюю пенсию, еле сводя концы с концами…»

Воротников, кажется, даже не перевозил в Краснодар семью, знал, что надолго здесь не задержится. Его жена (по профессии врач) и две взрослых дочери так, по-моему, и оставались в Москве до его возвращения. И правильно сделали. Потому что, например, Полозков в аналогичной ситуации чуть было не остался вообще без квартиры. Вот что рассказал он в одном из интервью.

«За свою жизнь я переезжал 13 раз, было время, что до полутора лет вынужден был обитать в гостиницах. Только из Москвы я выезжал трижды, всякий раз сдавая здесь квартиру. Когда меня избрали 1-м секретарем российского ЦК, против моей прописки в Москве возражали не столько столичные власти, сколько Горбачев, с его подачи чинились препятствия» .

Пришлось Ивану Кузьмичу, вернее, его жене (сам он лежал в это время с инфарктом) самостоятельно произвести т.н. гражданский обмен, поменять четырехкомнатную краснодарскую квартиру в элитном доме по улице Пушкина на аналогичную в Москве (поменялись они, кстати, с А.Масловым). В этой квартире он живет до сих пор. Жена Полозкова  всю жизнь проработала  учительницей русского языка и литературы, с ними всегда, в том числе, и в Краснодаре, жили ее родители, учителя-пенсионеры, к которым Иван Кузьмич относился с большим почтением. Согласитесь, это что-то да говорит о человеке. 

Кондратенко тоже жил подчеркнуто скромно, в обычном многоквартирном доме. Принципиально избегал любых привилегий, хотя тогдашние привилегии по сравнению с сегодняшними выглядят смешно: обслуживание в спецполиклинике (теперь это краевая поликлиника для ветеранов), продуктовый набор к празднику, «лечебные» в размере оклада к отпуску… Что там еще было? Даже нечего вспомнить.

Летописец жизни «батьки Кондрата» В. Ротов писал в 2000 году о его матери:

«Перед вторым туром выборов губернатора… одна журналистка разыскала в станице Пластуновской маму Кондратенко и задала ей вопрос: хочет ли она видеть своего сына губернатором Кубани? «Ни. Нэ хочу, – ответила она. – Я тут просю соседей, шоб вычеркивали мово Колю. Хай хоть трошки поживэ для сэбэ…»  И дальше – о том, что живет мать Кондратенко в старом доме, хотя рядом стоит новый, двухэтажный, построенный сыном, а в городе квартира, куда сын с невесткой давно зовут ее переехать. Но она лишь согласилась «подновить стены снаружи – обложить красным кирпичом» и провести телефон.  

У Маслова, насколько я помню, – семья комсомольская. Жена его, Валентина Девятова  уже была освобожденным комсомольским работником, когда сам Маслов еще трудился  в колхозе. Поженившись, они как бы поменялись местами: он стал первым секретарем только что образованного тогда Успенского райкома ВЛКСМ,  она оставила ради семьи уже партийную свою работу и на какое-то время стала просто женой и матерью троих детей, которая при всех его переездах с места на место (Краснодар – Тимашевск – Москва – опять Краснодар и т.д.) обеспечивала «тылы», помогала мужу делать карьеру.  

Это, кстати, судьба большинства «партийных» и «государственных» жен. 

Как правило, сами они не работают (хотя и были редкие исключения), их общественная роль сводится к тому, чтобы представительствовать, когда в этом есть необходимость, быть рядом с мужем на протокольных мероприятиях. Женам наших первых секретарей, а потом губернаторов приходилось, например, встречать, провожать и «занимать» первых леди страны, когда те приезжали с мужьями в Краснодар или в Сочи. Но ни одну из них публика не знала в лицо, кроме, пожалуй, жены Ткачева, которую часто можно было видеть рядом с ним на концертах и КВНах.  Очень скромная на вид женщина. Тем удивительнее было узнать, что у нее, оказывается, есть  свой бизнес, а ее личный доход превышает доход мужа-губернатора. К примеру, за 2014 год она заработала в два с лишним раза больше - 5,2 млн. рублей против 2,2 млн. мужа. Ольга Ткачева является владелицей 100% доли в уставном капитале ООО «Шато де Талю» - винодельческого хозяйства полного цикла в Геленджике и других активов.

О собственности семьи Ткачевых известно из деклараций, которые вывешивались на официальном сайте администрации края, где значились  жилой дом и квартира, нежилые здания и земельные участки в аренде. А также из мифов и легенд, гуляющих на просторах Интернета, где количество объектов и их масштабы намного превышают официально продекларированные. 

Ни у кого из советских руководителей, не только на Кубани, а в любом регионе страны, по определению не могло быть ни особняков, ни крупных земельных угодий, ни парка личных машин. Те пользовались государственными квартирами, госдачами, госмашинами, услугами штатных водителей. Уходя с должности, все это оставляли. Нынешним руководителям закон позволяет иметь  частную собственность, которая и с переменой должности остается при них. Фактически все они имеют и частный бизнес, оформленный, как правило, на членов семьи. Тем и отличается капитализм от социализма.

По сведениям различных изданий (например, журнала «Компания», №15-16, 2015), земельный банк семейного предприятия Ткачевых – фирмы «Агрокомплекс» – составляет сегодня 450 000 га, выручка за 2013 год составила 19,2 млрд рублей. 

А вот чем отличается демократия от партократии. 

Прежде семейственность в органах власти не только не поощрялась, а фактически запрещалась. Иное теперь. В правительстве России до недавнего времени сидела милая семейная пара. Один из министров был зятем премьер-министра. Один из вице-премьеров был сватом генпрокурора. В двух кавказских республиках сыновья унаследовали президентский пост своих отцов…

Стоит ли удивляться, что родной отец губернатора Ткачева был награжден званием Герой Кубани, старший брат избирался депутатом  Госдумы всех последних созывов, а  зять – начинающий бизнесмен Роман Баталов, едва приехав в Краснодар, стал самым молодым (23 года) депутатом ЗСК и председателем комитета по земельным и имущественным отношениям. Он же – хозяин агропромышленной компании «Основа», которая входит в топ-5 зерновых трейдеров страны.

Много писали в свое время про юную племянницу Ткачева, совладелицу трубных заводов и всякой другой дорогостоящей собственности, к примеру, 

22,5% акций самой крупной птицефабрики в ЮФО – «Югптицепром». Совокупный оборот этих коммерческих структур в 2013 году составил, согласно данным «Контур-Фокус», более 26,1 млрд руб. 

В законодатели пошел и один из сыновей Кондратенко – Алексей (правда, он не так молод, ему на момент избрания было 38). Все трое  – Алексей Ткачев, Роман Баталов и Алексей Кондратенко – прошли в  депутаты по партийным спискам «Единой России», лидером которой на Кубани был на тот момент Ткачев.

Если говорить о детях других правителей Кубани, то относительно благополучная судьба, досталась, кажется, сыну Г. П. Разумовского Вадиму, который успел при советской власти окончить МГИМО и попасть на дипломатическую службу, а в новой России занимал различные должности в банке Менатеп, компании ЮКОС, компании «Сухой».

Дочь покойного губернатора Егорова Лилиана несколько лет работала в администрации края, возглавляла департамент социальной защиты населения. (Любопытно, что у нее подрастает сын, которого  зовут  Коля Ткачев – внук и тезка одного губернатора и однофамилец другого).

А вот дочь Дьяконова Виктория как ни пыталась, не смогла стать депутатом Госдумы.  Тень отца, видимо, навсегда перекрыла ей путь во властные органы. 

Как они уходили

Изгнание. Повышение. Отречение.

Вариантов ухода с поста руководителя региона, на первый взгляд, тоже всего два – повышение в должности (хороший вариант) и снятие за какие-то провинности (плохой). Но нет, есть еще третий вариант, исключительный – у нас он случился лишь однажды – добровольное отречение от власти. Рассмотрим все по порядку.

Хорошим вариантом для первых лиц края всегда считался уход  в Москву. Это и понятно, ведь любая должность в крае будет рангом ниже той, которую человек уже занимал. Но куда в Москву? Хорошим уходом считалось занять должность секретаря ЦК или  союзного министра. Прецеденты в истории были. Напомню, что так уходили с Кубани секретари из первой десятки – Игнатов, Полянский, Золотухин. Хуже считалось передвижение «по горизонтали» – на такую же должность в другой регион, так произошло в свое время с Матюшкиным. Совсем «никакой» уход – остаться дома и трудоустраиваться самому: так Суслов, а потом Харитонов стали директорами НИИ – прилично, и вдали от политики. 

Посмотрим, что же в этом смысле происходило с персонажами второй десятки руководителей края. 

«Хорошим» можно было считать уход Воротникова – председателем Совмина РСФСР, Разумовского – завотделом, впоследствии секретарем ЦК КПСС, Полозкова – первым секретарем ЦК КПРФ, Егорова – министром по делам национальностей, Кондратенко – членом Совета Федерации. 

Остальные ушли плохо: Медунова сняли за коррупцию, Маслов попал под самороспуск партии, Дьяконова прогнали за бездарное руководство краем, Харитонова потеснил предшественник.  

Но как и в случае с приходом к власти, со способами ухода тоже не все однозначно, формально одно, а на самом деле – другое.

Формально Медунова отозвали в распоряжение ЦК и даже дали должность – замминистра плодоовощного хозяйства, в которой он проработал, между прочим, три года, вплоть до прихода к власти Горбачева. Но на самом деле всем было ясно, что его сняли из-за коррупционных дел, которые расследовались в то время в крае. Это был бесславный конец.

Полозков формально ушел с большим повышением – первым секретарем ЦК компартии РФ, членом Политбюро ЦК КПСС – никто из предшественников на такую высоту не поднимался. Казалось бы, хороший уход, а на самом деле – плохой, потому что это была должность камикадзе.

Маслова формально никто не снимал, просто партия  перестала существовать. Как смешно написал в то время кубанский поэт Виталий Бакалдин:

                             Я никогда не выходил из партии,

                             Но партия вдруг вышла из меня…

Или взять Харитонова. Формально его от должности губернатора освободил своим указом Ельцин (хотя, напомню, сам он утверждает, что и указа такого не было). А на самом деле это предшественник Егоров что называется переступил через живого человека и занял его место.

Единственный, кто отказался от власти по собственной воле, был Кондратенко, не пожелавший выставлять свою кандидатуру на губернаторских выборах 2000 года. Но мы уже говорили о том, что «воля» скорее всего была не его. Однако сам факт, что он поддался чужой воле, а избирателей своих ввел в заблуждение, сильно подорвали его до тех пор безупречную репутацию.

Сам он объяснял свой отказ «возрастом и состоянием здоровья». Но после этого еще 14 лет работал как ни в чем ни бывало то в Совете Федерации, то в Госдуме, то опять в Совете Федерации, выбирая каждый новый избирательный срок, где ему будет комфортнее. Получается – обманул.

Народ на митинги выходил, письма слал, просил, умолял его остаться. Он же – батька, защитник! Нет, не остался.

В. Салошенко написал в своей книге, что Кондратенко, дескать, «ударил шапкой оземь», в смысле – в знак протеста.  Нет, не получается. Кто ж так ударяет? Тогда уж сиди дома, а не в парламенте. 

К тому, что уже было сказано здесь на эту тему добавлю еще одно соображение. Как это ни покажется странным, в характере этого человека всегда присутствовали нотки истеризма. Много раз, пребывая еще на других должностях – председателя крайисполкома, председателя краевого Совета, он в каких-то критических ситуациях вдруг срывался и начинал грозить своей отставкой. Мол, не могу, не хочу участвовать в развале страны, уйду! Подам в отставку! Но как-то потом успокаивался и угроз своих в исполнение не приводил. Все воспринимали это как эффектный риторический прием. 

Вот стенограмма одного совещания в администрации края в бытность Кондратенко губернатором (сентябрь 1997 года):

«Кондратенко. Обнищание как шло, так и будет идти. Процесс разрушения продолжается. Чего я мучаюсь… Взял на себя крест… Чтобы иметь ко всему причастность? Я даже думаю иногда: может, мне уйти с должности?..

Голос из зала. Что вы! Нельзя, Николай Игнатович! Не уходите! А то на ваше место кучерявый сядет!»  («Кучерявый» – это значит «сионист»).

Ему трудно было управлять ситуацией в крае, не имея поддержки федерального центра, а поддержки не было потому, что он находился в открытой оппозиции центру. Замкнутый круг. Чтобы дальше успешно вести дела в крае (а иначе зачем браться?) ему надо было менять свою риторику, но это означало бы изменить себе. Если же этого не сделать, работать становилось бы все труднее и труднее, в конце концов, он рисковал потерять доверие избирателей и авторитет лидера, поскольку не мог бы обеспечить людям того, что обещал. Надо было выбирать одно из двух. Он выбрал третье. 

С позиций сохранения собственного лица, поступил вроде бы даже мудро. И от своих принципов не отказался, и в интересах дела уступил место тому, кто более, чем он, лоялен власти, рынку, реформам...  Как и чем его к этому вынудили – компроматом ли на членов семьи, долгами ли края (Кондратенко успел набрать кредитов) – какая уже разница. Политические технологии дело такое, самые крепкие попадают в западню. Вот и наш Кондрат попал. И долго потом чувствовал себя обведенным вокруг пальца, и жалел, и каялся, да поздно было.

Кто действительно пострадал от всей этой комбинации, так это его команда, поверившая ему, пошедшая за ним. Эти люди во второй раз после 1991 года оказались на улице. Но это так, мелочи…

Четвертый по счету срок полномочий Ткачева официально истекал в 2017 году. Давно уже говорили о его возможном переходе в правительство, министром то ли сельского хозяйства, то ли регионального развития, то ли и вовсе вице-премьером. Амбиции у него немалые, на абы какую должность он бы не согласился.  В свое время некоторые аналитики всерьез обсуждали, например, вероятность участия Ткачева в президентских выборах 2008 года.

Прочили его и в премьеры. Осенью 2014 года поговаривали о «почетном» сенаторстве по президентской квоте. Но мне кажется, что время, когда у Ткачева еще были реальные шансы получить высокую должность в федеральных структурах, он, слишком уж держась за место губернатора, сам  упустил. Чем дольше он оставался в этом кресле, тем больше негатива накапливалось: Кущевка, Крымск, скандалы со строительством дачи в Голубой бухте, аресты заместителей… А значит таяли и шансы на высокую должность.

Но у Ткачева и его подчиненных была высокомерная привычка всегда все отрицать. Как только в очередной раз возникали слухи о его возможной отставке, он сам или кто-то из его присных говорили: «Не дождетесь!» По всей стране меняли губернаторов, а на Кубани власти вели себя так, будто приписаны к этой вотчине навечно.

В середине апреля 2015 года слухи об уходе Ткачева вдруг обрели, как никогда, настойчивый характер. И 22 апреля, между прочим, в день рождения Ленина, наконец подтвердились: он был назначен на одну из самых непопулярных в правительстве, почти «расстрельную» должность министра сельского хозяйства. Эксперты сочли это назначение скорее понижением. Потому что из такого мощного региона, как Краснодарский край, после такого долгого пребывания у власти, которое выдержал Ткачев, при хорошем раскладе можно было, конечно, рассчитывать и претендовать на большее. 

Но – нравится это кому-то или нет – именно так завершилось самое продолжительное, 14-летнее правление пятого по счету губернатора Кубани. 

И вот теперь мы с вами, уважаемый читатель, можем наконец провести еще одно, как мне кажется, важное сравнение.

Ткачев и Медунов

(замыкая круг)

Ткачева нередко сравнивали с Медуновым. Он и сам, по-моему, любил сравнивать себя с ним, считая, видимо, только эту фигуру в истории Кубани равновеликой себе. 

Что ж, давайте посмотрим, что у этих двух политиков, первый из которых открывает, а второй завершает список 10 правителей Кубани, общего, а в чем они – совершенно разные.

Оба дольше всех других находились у власти на Кубани. Но все-таки 9 лет Медунова и 14 лет Ткачева – сроки несопоставимые.

Медунов пришел к власти в более чем зрелом возрасте – 58 лет.

Ткачев – в 40, что для руководителя такого ранга возраст почти «юный».

Оба оказались в целом эффективными и успешными правителями Кубани (наиболее успешными из всех). Как при Медунове в 70-е, так и при Ткачеве в 2000-е в крае произошли крупные позитивные изменения. Оба отмечены за это государственными наградами. Только эти двое из десяти и отмечены; другие не заработали, не успели заработать, да и время им досталось такое, когда никого не награждали. 

Другой стороной медали в обоих случаях стал «пышный цвет» и «буйный рост» коррупции. Но если в семидесятые воровали с предприятий, то в двухтысячные присваивали уже сами предприятия. Если тогда взятки были все-таки явлением исключительным и исчислялись в сравнительно небольших суммах, то теперь т.н. «откаты» стали массовой и, в общем, обычной практикой и стали исчисляться миллионами рублей и долларов. 

А вот отношение к этому явлению что у Медунова, что у Ткачева было одинаковым: ничего не признавать, своих не сдавать, в крайнем случае тихо уводить соратников, над которыми сгустились тучи, в сторону, на какие-нибудь не столь заметные, но приличные должности.

И дело тут не только в личных мотивах Медунова или Ткачева (они понятны), главное всегда зависело и зависит от политики в этих вопросах Москвы. Антикоррупционная компания, развернутая Андроповым в начале 80-х, была кратковременной, но беспощадной: одних с позором сняли, других посадили, некоторых даже расстреляли (в Москве – директора магазина «Елисеевский» Соколова, на Кубани – управляющую геленджикским трестом ресторанов и столовых Бородкину), остальных до смерти напугали, после чего практически до начала 90-х о коррупции, во всяком случае, в таких масштабах как-то даже слышно не было.

Нынешняя вялотекущая  и, я бы сказала, трусливая «борьба с коррупцией» никого не пугает и, в общем, никакого видимого эффекта не дает. Неоправданно бережное отношение Кремля даже к явно зарвавшимся кадрам, президент Путин недавно как бы в шутку прокомментировал известным пассажем «С кем останемся?», признав тем самым, что коррупция в среде российского чиновничества носит поголовный характер. 

Я уже говорила, что во времена Медунова сменяемость кадров была минимальная. Партийные и советские работники, директора предприятий, председатели колхозов сидели на своих местах десятилетиями, многие – до самой смерти. Первая большая смена кадров произошла в годы перестройки, да и то делалось это не в одночасье, а постепенно и очень разборчиво. Тотальная смена случилась после путча, и еще несколько лет чехарда с кадрами всех уровней продолжалась, более или менее успокоившись при Харитонове и Кондратенко. Но то, что творилось в первые годы правления Ткачева, не сравнить ни с чем. Несколько раз он перетряхнул все кадры сверху донизу, совершенно, кстати, не боясь, что не с кем будет остаться. (Но дело было не в борьбе с коррупцией, сам он за это дело никого не снял, инициатива всегда исходила от правоохранительных органов). Кого он искал – самых преданных, самых исполнительных, самых податливых? Своих менял на еще более своих, никому, похоже, не доверяя, кроме двух-трех приближенных, да и они сменились не по одному разу за все эти годы. Отношение к кадрам разнит его с Медуновым самым, пожалуй, непримиримым образом.

И  еще несколько «параллелей и меридианов»

Медунов при всем его тщеславии был абсолютно непубличным человеком. Выступал только на пленумах и съездах, но редакциям местных газет было запрещено вставлять в отчеты об этих мероприятиях его портрет. Никогда не выступал по телевидению и радио, не давал  интервью. Это называлось «партийная скромность».  

Что говорить о губернаторе Ткачеве! Как в том анекдоте: «Включаешь утюг – он и там!» Такой публичности не было ни у одного из правителей Кубани. Конечно, это не только его личная прихоть (хотя и это тоже). Моду на публичность ввел у нас Горбачев, и с тех пор каждый руководитель старается показать себя открытым, доступным, свободно общающимся с людьми, говорящим без бумажки практически на любые темы, везде и всюду поспевающим, как бы живущим в гуще народа… Многие этим злоупотребляют. Ткачев в том числе. При этом на примерах Крымска и Кущевки мы знаем, как на самом деле они относятся к этой самой «гуще» народа.

Счастье Медунова, что в его пору не было интернета. Слухи и сплетни, конечно, ходили, особенно в связи с засекреченным тогда расследованием «Краснодарского дела». Это уже во время перестройки вытащили на свет и раскрыли все документы и свидетельства очевидцев. Некоторые (как, например, следователи Гдлян и Иванов) даже сделали себе на этом имя и политическую карьеру. 

Наличие  интернета в нынешней жизни принципиально изменило ситуацию. Свобода слова (во всяком случае, на Кубани), совершенно задавленная при Ткачеве в традиционных СМИ – краевых газетах, на радио и телевидении, присутствует только там, в Интернете, на независимых сайтах и в социальных сетях. И благодаря им давно уже сложился в общественном сознании совершенно иной, кардинально отличающийся от официального и публичного образ губернатора Ткачева. Если в официозе он – чуть ли не лучший губернатор страны, опора Кремля и надежда кубанцев, то на просторах интернета он фигурирует как наиболее меркантильный из всех, кто когда-либо правил нашим краем. Этому можно верить, можно не верить, но образ, конечно, раздваивается на светлую и темную половину. 

Люди часто задавались вопросом: неужели в Кремле ничего этого не видят, не знают? И сами себе отвечали: видят и знают, только почему-то никак не реагируют.

Медунова даже при недоказанной личной причастности к коррупции сняли с должности и, если не физически, то морально уничтожили. При этом он окончил жизнь нищим человеком, которого даже похоронить не на что было.

Ткачев завершил свою карьеру губернатора, будучи самым богатым из всех двадцати правителей Кубани, и благополучно пересел в министерское кресло, как ни тесно оно ему, быть может, показалось после кубанской вольницы.

Пора подвести окончательные итоги.

Судьбы бывших первых секретарей  Краснодарского крайкома партии сложились по-разному, но в подавляющем большинстве случаев плохо. 

Надо признать это по-своему закономерным. Но в чем именно состоит закономерность? В том, что за взлетом рано или поздно следует падение, и чем выше взлетел, тем больнее падать? Справедливо ли это?  Или по грехам их они лучшего и не заслужили? 

Медунова вскоре после снятия с должности  вывели из состава ЦК, исключили из партии, завели на него уголовное дело. Впоследствии оно было прекращено за отсутствием состава преступления. В партии, как я уже сказала, он был восстановлен незадолго до смерти. Похоронен в Москве, на Востряковском кладбище, в дальнем углу, у трансформаторной будки. На скромном черном памятнике нет даже фотографии, только звездочка Героя социалистического труда. Спустя семь лет (в 2006 году) в Краснодаре по решению городской Думы установили мемориальную доску на доме №81 по улице Чапаева, где он жил с 1969 по 1981 год. Старик был бы рад.

Воротников после Совета министров РСФСР поработал еще какое-то время председателем президиума Верховного Совета России, после 1991 года тихо удалился на пенсию, написал мемуары… В феврале 2012 года умер в Москве в возрасте 86 лет.

Разумовский, будучи секретарем ЦК, пытался избраться делегатом на последний XXVIII съезд КПСС от Кубани, конкретно – от Кореновского района, где когда-то начиналась его партийная карьера. И проиграл. Незадолго до развала Союза был отправлен консулом в Шанхай, где проработал всего два года. Дальнейшая его судьба толком неизвестна. Сейчас уж он наверняка на пенсии (80 лет), живет в Москве, мемуаров вроде  не пишет.

Полозков ушел с поста лидера российской компартии за месяц до путча, в июле 1991 года. Дни путча  провел на больничной койке. Потом – инвалидность, скромная пенсия… Впрочем, он все еще работает в различных общественных советах и комитетах. Я встречала его в Краснодаре, когда он приезжал на какое-то мероприятие, прошлись по бывшей ул. Тельмана (ныне Постовой), где и поныне стоит здание крайкома партии, поговорили, и я поняла, что он совершенно не изменился. Дали бы волю – и сейчас ринулся бы в бой, защищать утраченные нашим обществом идеалы.

Маслову в момент, когда он остался без должности, только-только, (буквально на следующий  день после путча)  исполнилось 42 года. Он уехал из Краснодара, устроился на скромную должность директора санатория в Кисловодске, и долго о нем ничего не было слышно. В последние годы его можно было видеть на юбилейных мероприятиях комсомола, которые организуют бывшие комсомольские работники. Все-таки в истории Кубани он остался скорее как первый секретарь крайкома ВЛКСМ. 

Не благосклоннее судьба и к губернаторам.

Дьяконов вернулся на старое место работы, но потом еще дважды предпринимал попытки вернуться во власть, помимо губернаторских выборов 1996 года, о которых я уже упоминала, выставлялся еще на выборах мэра Краснодара в 2000 году, будучи к тому времени заместителем генерального директора ООО «Югагропромснаб». В первом случае он набрал 1,1% голосов, во втором – около 2%. Не в силах успокоиться, он выпустил книжку, в которой еще раз полил грязью всех бывших и нынешних… По-моему, человек так ничего и не понял. 

В сентябре 2012 года в возрасте 66 лет он умер. 

Дважды приходивший к власти Егоров – единственный, кто испытал на себе оба варианта развития событий – и плохой, и хороший. Первый его уход был, можно сказать, триумфальным – в короткий срок он сделал головокружительную карьеру: министр, советник президента, глава президентской администрации…  Второй уход стал трагическим. Спустя всего четыре месяца после проигранных им губернаторских выборов, Егоров скончался. Похоронен, как и Медунов, в Москве, только на другом, Кунцевском кладбище. Рассказывали, что семья принципиально не захотела хоронить его на Кубани, которая его «предала» (то есть не проголосовала за него в 96-м году).

Харитонова сначала, впопыхах (смена власти произошла буквально в одну ночь) пристроили проректором в КСХИ, позже он стал директором ВНИИ риса, защитил докторскую, стал академиком РАН. Это тот случай, когда говорят: нет худа без добра. Не побывай он губернатором, не видать бы ему такой солидной и уважаемой должности, мало зависящей от смены политической погоды.  Впрочем, все-таки зависящей. В мае 2015 года Евгению Михайловичу пришлось уступить директорское кресло одному из министров команды Ткачева, уволенных новым губернатором. В каком-то смысле повторилась история с Егоровым. На этот раз 69-летний академик остался работать во ВНИИ научным руководителем. 

Кондратенко после событий августа 1991-го целый год находился под следствием, ходил в прокуратуру, писал объяснения. Ему было выдвинуто бредовое обвинение в «государственной измене». Потом это обвинение, конечно, сняли, со временем он смог вернуться к политической деятельности, но мне кажется, та история не прошла для него даром. Думаю, что само согласие его спустя пять лет баллотироваться в губернаторы (а соратникам по «Отечеству» пришлось очень долго его уговаривать) было продиктовано, кроме всего прочего, еще и  стремлением получить сатисфакцию за унижение и оскорбление 1991 года. Здесь же, возможно, кроется еще одна глубинная причина  его «добровольного» отказа от повторного избрания губернатором. Самолюбие удовлетворено, себе самому и всем остальным (в первую очередь, Москве) доказано, кто на Кубани единственный народный лидер, а все остальное – рутинная, тяжелая и неблагодарная работа. Делайте ее сами!

В ноябре 2013 года, в возрасте 73 лет неожиданно для всех Николай Игнатович Кондратенко умер. Проститься с ним пришли под проливным холодным дождем в бывший Дом политического просвещения, а ныне Центр казачьей культуры десятки тысяч людей. Никто не знал, что он был тяжело болен, он вообще никогда не болел. Поминая его, бывшие соратники, кажется, позабыли все свои обиды, горевали искренне, признавая, что такого, как Кондрат, не было и не будет больше на Кубани. 

К Ткачеву судьба на удивление благосклонна. Про таких, как он говорят: «баловень судьбы», «везунчик». Если и дальше так пойдет, он будет первым в череде кубанских лидеров, кто нарушит роковую закономерность, связанную с негативными последствиями пребывания в этой роли.

Впрочем, говорить о предстоящих поворотах в его политической судьбе пока рано, оставим это будущим аналитикам.

Как видим, ничего хорошего не сулит судьба  тем, кого называют «первыми лицами». Царей убивали, вождей развенчивали, президентов свергали…

Что касается судьбы  руководителя региона, то она вообще мало кого интересуют «после того как». 

Судьбы пятерых  из двадцати кубанских правителей оказались даже трагическими. Это расстрелянные Кравцов и Марчук. Это погибший от руки убийцы Суслов. Это подвергшийся небывалому для своего времени остракизму, исключенный из партии, умерший в нужде и одиночестве Медунов. Это безвременно сгоревший от тяжелой болезни Егоров.

Ну а быть на вершине власти и вдруг, в одночасье оказаться никому не нужным – это как, не трагедия?  В сравнении с расстрелом, нет, конечно. Но именно так неблагополучно завершилась карьера еще, как минимум, у пятерых кубанских руководителей. И если одни из них – Воротников, Разумовский, Полозков – поначалу ушли на повышение, а уж потом, в 1991-м, рухнули вместе с КПСС вниз, то те, кого угораздило быть у власти именно в 1991 году – Маслов, Кондратенко –  прямо из кабинетов оказались на улице, да еще и под следствием.  

Из десяти последних правителей Кубани пятерых уже нет в живых. 

При этом старшее поколение прожило подольше: Медунов ушел из жизни почти в 84, Воротников – в 86 лет, принадлежавший к более молодому поколению Кондратенко – в 73, еще более молодой Дьяконов умер в 66, а самый младший из них –  Егоров – и вовсе в 46…

И вот вам еще одно, на этот раз совсем уж печальное совпадение: все трое губернаторов – Егоров, Дьяконов и Кондратенко – умерли от рака. В последнее время врачи признают, что одной из главных причин этой страшной болезни является перенесенный человеком сильный стресс. Чего-чего, а стрессов хватало в их жизни. Быть может, не пойди они, каждый в свое время во власть, в политику, были бы до сих пор живы и здоровы.

Воистину, кто дальше от высоких начальственных должностей, тот и спит спокойнее, и живет дольше. 

Судьба остальных руководителей Краснодарского края более или менее благополучна. При этом подавляющее большинство  «благополучных» принадлежит, как ни странно, к первой десятке: начиная с Газова, это практически все последующие  руководители – Селезнев, Полянский, Матюшкин, Воробьев, Золотухин.  А вот из второй десятки абсолютно благополучным можно признать, пожалуй, лишь одного  – Ткачева. 

Что же так влечет и тянет людей к этой должности? Тщеславие? Амбиции? Властолюбие? Корысть? Расчет на то, что пока сидишь в кресле, успеешь «порешать» все свои вопросы, а там – видно будет? 

Прежде говорили: «Я солдат партии, куда партия пошлет…» Или еще более пафосно: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Лидеры советской эпохи именно так и относились к своей высокой должности, видя в ней ответственное партийное поручение, гордясь доверием, которое им оказано, изо всех сил стремясь это доверие оправдать, что, конечно, не исключало ошибок, провалов, а в отдельных случаях и неспособности справиться с поставленными перед ними трудными задачами. Но ни один из них не был уличен в личной корысти, даже Медунов. 

С тех пор многое изменилось. Сегодня личное, индивидуальное стоит в иерархии ценностей выше общественного, государственного, и это считается нормальным. В соответствии с этой новой индивидуалистической моралью вопрос власти – это прежде всего вопрос личного жизненного успеха. И стоящий у власти человек, решая большие государственные задачи, одновременно работает на себя, на свой успех, на свою дальнейшую карьеру, на свое благополучие. В отличие от правителей советских времен,  нынешние имеют массу возможностей обеспечить безбедное существование себе, семье, детям и внукам, ближней и дальней родне. Разумеется, это делает должность правителя региона более привлекательной, чем когда-либо прежде. 

Итак, кто же он, правитель огромного региона?

Не бог, не царь и не герой. Никаких героических поступков ни за кем из них не числится. Обыкновенный человек, наделенный необыкновенными полномочиями, могущий именно благодаря своим полномочиям казнить и миловать, давать и отнимать, возвышать и унижать. 

Отдадим им должное: работать приходится много, ответственность велика, хвалы и хулы достается сполна. При этом на благодарную память земляков особо рассчитывать не приходится: люди не любят тех, кто ими правит (исключения случаются, но крайне редко).

Чьи же имена сохранит история?

Я думаю, что главными фигурами из тех, о ком мы тут говорили, останутся все-таки трое: Медунов, Кондратенко и Ткачев. При всей противоречивости каждого из них, при всей неоднозначности их деяний именно эти трое наиболее известны и популярны в народе, именно их имена прежде всего ассоциируются с Кубанью, именно с ними связаны три наиболее крупных и значимых периода новейшей истории края – советский (Медунов), переходный (Кондратенко) и  рыночный (Ткачев). 

Пока живо старшее поколение,  Медунова будут вспоминать ностальгически-сочувственно. Ностальгически, потому что его время было безмятежно-спокойным в сравнении с тем, что ждало всех нас позже; а сочувственно – потому что у нас всегда сочувствуют пострадавшим и наказанным, как бы ни были они виноваты. О Кондратенко люди еще долго будут вспоминать со вздохом сожаления – как о человеке, слишком рано отошедшем от власти и не оправдавшем чаяний о справедливом правителе из народа. 

Что касается Ткачева, то его беспрецедентно долгое пребывание у власти забудется не скоро, но должно пройти какое-то время, чтобы окончательно определилось и устоялось отношение к нему земляков. Тем более, что его собственная история еще далеко не закончилась. 

Кто будет править Кубанью завтра, послезавтра, в грядущие 20-е годы XXI века? Свои или чужие? Молодые или зрелые? Прагматики или харизматики? Социалисты или рыночники? Патриоты или западники? Сторонники жесткой руки или либералы? Профессионалы или дилетанты? 

Поживем – увидим.

2009-2015