Югославская тетрадь

на чужбине мать записывала для сына русские военные песни

                                           
   Толстая тетрадь в клеточку. Возможно, это не тетрадь, а блокнот – закругленные края, узкий формат. Точно не определишь, потому что перед нами – не оригинал, а ксерокопия, сшитая в книжицу с самодельной картонной обложкой. Оригинал находится далеко, в южной части западного полушария, точнее – в Венесуэле, еще точнее – в Каракасе. Тем не менее, все, что написано в этой тетради, – написано по-русски.  Тонкое стальное перо, черные чернила, круглый, аккуратный почерк прилежной гимназистки.  Таким почерком русские барышни записывали стихи о любви и собственные потаенные мысли.
   Здесь тоже, можно сказать, стихи о любви. О любви особенной – к далекой, покинутой Родине.  На пятидесяти с лишним страницах уместилось более 60 текстов. В основном, это тексты песен, бытовавших в царской, затем в белой армии, потом – в эмиграции.
   Начинается, конечно, с «Боже, Царя храни!» с вклеенным портретом последнего русского императора.  Следом – трогательная фотография наследника Алексея в матросском костюмчике.
    

...А Тебя, Царевич православный
И Великий Князь всея Руси,
Сто мильонов сильных и бесславных
Не могли от гибели спасти?!
Горе вам, испытанные Богом!
Срам тебе, обманутая Русь!

   К теме убийства Романовых автор записей в тетради возвращается еще раз, на последних ее страницах. Снова повторяется тот же стих, но уже с пометкой: «Надпись на портрете Наследника Алексея». (Вероятно, этот портрет хранился в семье, о которой пойдет здесь речь). А  на соседней странице вклеена вырезка из газеты, название ее не указано, но можно предположить, что это – одно из эмигрантских изданий на русском языке. В заметке под названием «Судьба царской семьи» приводятся документы и свидетельства, подтверждающие факт расстрела в Екатеринбурге. Заметка, по всей видимости, относится к тому времени, когда у эмиграции еще сохранялись на этот счет какие-то иллюзии.
   Позже мы вернемся к этой публикации, она того стоит, а пока скажем, что это единственная газетная вклейка среди  исключительно рукописного текста.  Нетрудно догадаться, что  для автора тетради  убийство царской семьи, в особенности, вероятно, царевича Алексея, было великим потрясением и непроходящей болью.
   Автором тетради была русская женщина – Мария Кузминишна Легкова. И прежде, чем начать знакомиться с ее записями, расскажем (со слов сына) кое-что о ней самой.

   Родилась  Мария Кузминишна (в девичестве Ситникова) в 1901 году в Саратове, в дворянской семье. Училась в Петербургском горном институте. В 1920 году вместе с родителями  эмигрировала из революционной России в Сербию. Спустя два года познакомилась там с бывшим штабс-капитаном царской армии Борисом Федоровичем Легковым и вышла за него замуж.
   Б.Ф. Легков (1897 г. рождения) был  сыном купца первой гильдии, директора  Московского Купеческого банка. В Первую мировую был ранен, находился в плену у турок, позже вступил в Добровольческую Армию и после ее поражения бежал из Крыма в Сербию.
   К моменту их встречи с Марией Кузьминишной оба работали на железнодорожной станции в Сараево, он – простым рабочим, она – чертежницей.  В 1923 году у них родился сын, названный (случайно ли?) Алексеем.  В 11 лет его отдали учиться в 1-й Русский Великого князя Константина Константиновича  кадетский корпус, который находился там же, в Сараево, и в который отдавали своих детей многие русские эмигранты, осевшие в Югославии.
   Итак, муж – бывший офицер, сын – будущий офицер (многие годы они еще верили, что сумеют послужить России). И вот в 1934-м (год поступления Алеши Легкова в кадетский корпус) мать начинает писать для сына заветную тетрадь. Пишет, естественно, на русском языке, которого они никогда не забывали (и до сих пор дети и внуки Алексея Борисовича, живущие ныне в  Венесуэле, говорят по-русски).  Пишет о России, о родине, о воинском долге и офицерской чести.
   Ей самой было в тот год 33. С фотографии, позже вклеенной  в тетрадь  сыном, смотрят спокойные, умные и грустные глаза. Прическа, платье – все, как у ее ровесниц, живших в те же годы в Советском Союзе. Судьба иная. И удивительным образом эта судьба – судьба жены офицера царской армии просвечивает через записанные ею тексты военных песен.
   Что же это за тексты, что за песни? Вот лишь некоторые названия, по которым можно судить о содержании всей тетради.

«Преображенский марш»

«Марш Павловского военного училища» (приписка в конце: «Батальонный праздник 21 мая»).

«Конно-артиллерийский марш»:

Есть много войска у Царя –
Стрелки, гусары, егеря,
Но лучше конных батарей
Не сыщешь войска у царей...
Наш Марков, Яшвиль и Хрулев.
И стая славная орлов,
А мы, их внуки и сыны,
Храним заветы старины...

«Полковая песня Северского драгунского полка».

Мы храбро с турками  сражались
За Крест, за Веру,за славян,
Пред нами в бегство обращались
Несметны толпы басурман...

«Застольная песня 21-й конно-артиллерийской батареи». Пометка: «До 1917 года».
«Песня 6-й конной батареи Добровольческой Армии».

Мы долго стояли в Крыму за валами,
Коварный был враг у ворот,
Суровые выли над нами метели,
Могилой мог стать Перекоп...

   Нам, воспитанным на других песнях о гражданской войне, странно и больно читать эти строки («коварный враг...»), но ведь это все было, было... И с другой стороны стояли на Перекопе такие же русские люди.

Мы против разбоя,
Мы против насилья,
Жила бы лишь только
Мать наша, Россия!

Смело мы в бой пойдем
За Русь святую,
И как один прольем
Кровь молодую...

   Да, «За Русь святую!» звучит, конечно, лучше, чем «За власть Советов!»  Власть – это всего лишь власть, сегодня одна, а завтра – другая. Тогда как Русь – это вечное и великое.
   Песни времен Белого движения соседствуют в тетради с более ранними, относящимися к Первой мировой войне : «Цусима», «Памяти адмирала Макарова (1904 г.)»,  «Варяг  и Кореец»,  «Старая солдатская песня».
          Взять ли город приступом, али крепость брать –
Русскому солдату не учиться стать.

   В «Песне драгун Нижегородского Ея Величества полка» описывается Бегли-Ахметский бой 1877 года (кто теперь помнит и знает о нем!).

В глухую ночь засели турки в долине под Бегли-Ахмет,
И много их наутро боя увидел прадед Магомет!

   А вот еще одна старинная песня – не песня, а целая баллада под названием «Три пули», в которой рассказывается  об одном из самых знаменитых русских сражений: 

Было дело под Полтавой,
Дело славное, друзья,
Мы дралися там со шведом,
Под знаменами Петра.

   В этой балладе, явно запечатлевшей один из народных мифов, «настигли» царя Петра три пули: одна попала в шляпу, вторая – в седло, но – «не смутился император, взор, как молния блестел...». А третья пуля ударила прямо в грудь, но и тут:

Диво дивное свершилось, император уцелел,
На груди его высокой чудотворный крест висел.

   Царь и Бог – вот две ипостаси, на которые, по убеждению русской женщины, молится и за которые сражается российский офицер, недаром оба эти слова она пишет с заглавной буквы. В самом подборе текстов, которые Мария Кузминишна записывала не иначе, как в назидание сыну-кадету, видна неразделимая связь времен в русской истории, где за Петром поется слава Екатерине – «Полковой марш Лейб-Гвардии  Гренадерского полка (старый Екатерининский)», и Павлу – «Марш Павловского военного училища», и их потомкам на русском троне – «Полковой марш переяславских императора Александра III драгун»...
   В «Песне Ахтырских гусар» каждая строфа начинается поминанием имени одного из русских самодержцев:

Давно, при царе Алексее, в степях, где дрались казаки...
...При Екатерине Великой полков золотые ряды...
...При Павле наш ментик и шашку...

Поминаются в стихах и песнях, конечно, и великие русские полководцы. Одна из них так и называется – «Суворову».

(Первая строка, к сожалению, отсутствует).
...................................................................
Для него, с его полками пораженья нет.
В  битвах с турками, где трупы заполняли рвы,
Под Варшавой, где поляки билися, как львы.
На равнинах итальянских, в омуте врагов,
Иль на высях Сен-Готарда в облаках снегов,
Иль в родной своей деревне, где читал псалтирь,
Был он тот же неизменный чудо-богатырь!

И все же самое главное слово, звучащее с каждой страницы и чуть ли не в каждой строке этих старых, забытых, а скорее даже – неизвестных песен, сочиненных, конечно же, в самих полках, самими солдатами и офицерами (среди авторов упоминаются Лермонтов, Апухтин, Денис Давыдов, но большая часть текстов анонимна), так вот, самое главное слово все-таки – Русь, Россия.

Нам Царь – Отец,
Нам мать – Россия,
Семья родная – наш народ...

Тем тяжелее было им жить вдали от России, в отрыве от родного языка,  от русской природы,  русской культуры. Единственное, что унесли с собой, были честь и долг, которым они никогда не изменяли.

Друзья! Теперь ушло все это...
У нас нет Родины, Царя,
Но полк живет и ждет рассвета,
Заветы старые храня.
Вернется все! Как тень, неслышно
Воскреснет наш лихой трубач,
А во Дворце замрет недвижно
Казак – красавец - бородач!

(«Полковая песня Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка»)

Мужайтесь, матери, отцы,
Терпите, жены, дети,
Для блага Родины святой
Забудем все на свете!

(«Пусть свищут пули, льется кровь...»)

Несколько песен, записанных М. К. Легковой, посвящены казакам – и южным, и уральским.  Из песен времен Кавказской войны выделяется «Аллаверды». Само это слово, привычное нам в значении «возврат тоста», здесь звучит в своем первоначальном смысле.

Аллаверды – Господь с тобою!
Вот слова смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ.

Удивительно прочитывается в наши дни и «Казачья колыбельная песня» М.Ю.Лермонтова:

...По камням струится Терек
Плещет мутный вал;
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал;
Но отец твой старый воин,
Закален в бою;
Спи, малютка, будь спокоен,
Баюшки-баю.

   Надо сказать, что каждое стихотворение сопровождается в тетради  соответствующим рисунком на полях, выполненным пером и тушью: кони,  всадники, сабли и шашки, казаки в черкесках и гусары в ментиках, драгуны и уланы в киверах с султанами, а еще – боевые корабли, пушки, знамена, Георгиевские  кресты и орденские ленты, знаки отличия, трубы и барабаны, а на некоторых страницах – даже целые картины сражений.
   Трудно  поверить, что все это написано и нарисовано  женской рукой! Надо было не только хорошо знать, но еще и любить все эти традиции, символы и знаки отличия, глубоко понимать и чувствовать саму суть воинской службы. Но ведь именно таковы и были во все времена настоящие жены и матери русских офицеров.
   Вернемся, однако, к теме гражданской войны, которая оставила глубокий след в душах русских эмигрантов, но, как видим, не заслонила собой все остальное. Среди полковых песен тех времен («Добровольческая песня дроздовцев»  и др.) особый интерес представляют несколько текстов, имеющих своим названием одну и ту же аббревиатуру – «Б.Р.П.», которую, возможно, следует расшифровать как «Братство русской правды» (была такая эмигрантская организация).  Всякий раз этому названию предпосланы в тетради слова, бывшие, по всей видимости, девизом этой организации: «Коммунизм умрет! Россия не умрет!». Еще 15-20 лет назад было бы немыслимо для нас повторить подобные слова в печати. Сегодня это всего лишь констатация свершившегося.

  
Павшим – рай!.. На бой, живые!
Коммунизм умрет!
С нами Бог! Жива Россия!
За нее – вперед!

   Те, чьим девизом были когда-то эти слова, в большинстве своем не дожили до второго в одном и том же веке крушения российской государственности и не узнали, что оно оказалось не менее трагическим по своим масштабам и последствиям, чем первое.

   Напомню, Мария Кузминишна писала свою тетрадь для сына-кадета, и немудрено, что целый ряд стихотворений кадетам и посвящен. Причем, все они принадлежат одному автору, хотя и подписаны по-разному: «п-к Барышев»,  «П. Барышев», «П. Борин». Кто же он, этот автор?
   Оказывается, полковник Петр Владимирович Барышев был одним  из преподавателей  1-го Русского кадетского корпуса, в котором учился Алексей Легков. Преподавал он гимнастику и фехтование, был офицером- воспитателем, а кроме того, писал стихи (некоторые из них можно найти в издававшихся за рубежом сборниках кадетской поэзии). Вероятно, его связывали с семьей Легковых дружеские отношения, во всяком случае, здесь знали и, видимо, ценили его творчество.
   Стихи, конечно, не Бог весть какие, но дело не в качестве поэзии Петра Барышева.  Стихи эти примечательны прежде всего как документальное свидетельство тех мыслей и чувств, с которыми жили в изгнании русские офицеры, патриоты старой России.

Вдали от Родины своей,
Мечтой о ней согреты,
Сомкнемся крепче и дружней
Плечом к плечу кадеты.
Храня заветы старины
И доблести преданья,
Несем мы крест родной страны
В годину испытанья...

(«Песня кадет на чужбине»)

   Два стихотворения П. Барышева посвящены памяти генерал-лейтенанта Бориса  Викторовича Адамовича. Брат  известного русского писателя и литературного критика Георгия Адамовича, участник русско-японской войны, выдающийся строевой начальник и воспитатель юнкеров и кадет. С началом Белого движения вступил в Добровольческую армию, а после эмиграции в Сербию стал основателем и первым директором Сводного русского кадетского корпуса, который объединил Киевский, Одесский, Полоцкий, а позже и Донской кадетские корпуса, и был преобразован впоследствии в 1- й Русский Великого Князя Константина Константиновича кадетский корпус,  находившийся сначала в Сараево, потом – в Белой Церкви. 
   Б.В. Адамович пользовался огромным уважением и любовью воспитанников. Известны его «Шестьдесят семь заветов...» кадетам Русского корпуса, первым из которых значится: «Быть верным старой России и относиться уважительно к ее прошлому».  Б.В. Адамович умер в марте 1936 года и похоронен  на военном кладбище в Сараево.

Сковано вечным покоем
Сердце, любившее нас.
Честь ему воинским строем
Мы отдадим в этот час.

Мы не нарушим обета,
Клятву сумеем хранить.
Старого друга-кадета
Корпус идет хоронить...

(«Траурный марш кадет)

Храните к прошлому любовь, кадеты!
Задумайтесь над истиной одной:
«Сильна лишь та страна, которая заветы
чтит свято старины родной».                              

(«Зал корпуса)

   Русский кадетский корпус просуществовал с 1920-х годов вплоть до Второй мировой войны и прекратил свое существование в 1944 году. Любопытна судьба самого П.В. Барышева. В целом ряде источников говорится, что он был расстрелян во время  освобождения Югославии советскими войсками. Но вот в октябре 2006 года в Сербии побывала делегация от Международной Ассоциации суворовских, нахимовских и кадетских организаций. На кладбище в Белой Церкви кадеты из России увидели могилу Петра Барышева и услышали совсем другую историю. Оказывается, когда советские войска вошли в Сараево, полковник Барышев встретил их в полной парадной форме русского офицера и передал им хранившееся у него знамена русских полков. После чего был увезен в Москву (очевидно, отсюда и пошли слухи, что его расстреляли). На самом деле он вернулся в Югославию и здесь закончил свои дни.

   А теперь – о судьбе сына Марии Кузминишны, Алексея. Видимо, они были очень привязаны друг к другу, недаром же впоследствии Алексей присоединил к своей фамилии девичью фамилию матери и стал зваться Легков-Ситников. К моменту, когда он окончил семилетний курс  в Русском кадетском корпусе, в Европе уже шла Вторая мировая война. Оккупировав Балканы, немцы сформировали там так называемый Русский охранный корпус, использовавшийся, главным образом, в охране шахт, путей сообщения и других военно-хозяйственных объектов. Основной контингент корпуса составили офицеры, солдаты и казаки армии Врангеля, с 20-х годов жившие в Югославии, привлекалась и русская молодежь, выросшая вдали от родины, в том числе и кадеты-константиновцы.
   Но, как можно понять даже из записей в тетради М.К. Легковой, кадеты воспитывались в любви к России и долг свой видели в ее защите, а не в пособничестве чужеземным захватчикам.  Именно в годы  Великой Отечественной войны  многие из живших тогда в Европе русских эмигрантов изменили свое отношение к  Советскому Союзу, заняли патриотическую позицию и искренне желали своей Родине победы над Гитлером. Но приходили к этому не сразу и не просто.
   В 1944 году угодил в Русский охранный корпус и Алексей Легков с товарищами. Месяц простояли они в охране  немецкого склада, а когда узнали, что их собираются перебросить в Болгарию на борьбу с партизанами, в ту же ночь бежали и ушли из Сербии в Австрию.
   На этом военная «карьера» Алексея Легкова обрывается.
   Он  остался в Австрии, после войны окончил там университет (по очень мирной специальности – агроном), женился на австрийской подданной. А в 1948 году вся семья Легковых, включая родителей, видимо, оставивших  к тому времени надежду вернуться когда-нибудь на Родину, перебралась из разрушенной войной Европы в благополучную Южную Америку. Здесь Алексею снова пришлось учиться, он окончил еще два факультета –  строительный и экономический. Работал инженером-строителем, потом занялся изысканиями в области переработки нефтяных отходов и преуспел в этом. Так, например, созданная им эмульсия для разжижения тяжелой нефти запатентована в США.
   И по сей день А.Б. Легков-Ситников живет и работает в далеком Каракасе, столице южноамериканской страны Венесуэлы, где сегодня правит ультра-левый (вот она, ирония судьбы!) режим Уго Чавеса. В свое время там была довольно большая колония русских, но годы идут, старые русские эмигранты  умирают, уходит и поколение их детей. Остаются  внуки и правнуки, и, дай Бог, чтобы они также берегли и сохраняли родной язык и историческую память о России, как это делали их предки,  разбросанные по всему свету ветром революций и войн первой половины ХХ века.
   Отец А.Б.Легкова, Борис Федорович, умер в 1983 году, мама, Мария Кузминишна,  скончалась в 1993-м, в возрасте 92 лет. (Знала ли, понимала ли она, что происходит в эти годы в России?) Оба они похоронены  на русском кладбище Каракаса.  Дети А. Б. Легкова также живут в Каракасе.  В свое время Алексей Борисович развелся с их матерью и женился на смуглой  местной красавице  Хосефине. В свои 83 года он строен, подтянут, до сих пор работает. Несколько раз бывал в России. (Он, кстати, готов безвозмездно передать свои разработки российским специалистам, была бы на то их заинтересованность).
   Среди венесуэльских русских осталось сегодня  пятеро бывших кадет. Они держатся вместе, хранят свои кадетские реликвии в небольшом музее, устроенном  в доме  Георгия Григорьевича Волкова, выпускника того же Русского кадетского корпуса.
   В апреле 2006 года в гостях у них побывал российский сенатор А. Н. Шишков, сам бывший «кадет» – выпускник Кавказского военного суворовского училища, а ныне – заместитель председателя Международной Ассоциации суворовских, нахимовских и кадетских организаций, созданной два года назад в Москве. В Ассоциацию  уже вошли более 60 кадетских объединений России, Украины, Белоруссии и других стран ближнего и дальнего зарубежья. Установлены контакты с кадетскими организациями в Сербии, Франции,  Израиле, а теперь – и с маленькой  кадетской общиной в Венесуэле.
   Во время той апрельской встречи в Каракасе Алексей Легков-Ситников и передал Алексею Шишкову копию заветной материнской тетради, которую хранит уже более 50 лет. Под обложкой надпись: «Дорогому товарищу кадету от кадета – на добрую память».
Так «югославская тетрадь» оказалась в России.
Вот лишь несколько стихотворений из нее.

         
*   *   *

Пойдем, братцы, за границу
Бить Отечества врагов,
За Царя и за Царицу,
И за честь страны родной.

Вспомним, братцы, как стояли
Мы под Шипкой в облаках,
Турки нас атаковали,
Но остались в дураках.

Полковая песня Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества п-ка

При Павле I был основан
Наш старый Первый Эскадрон.
Ему Царем был стяг дарован
Со знаком рыцарских времен.
С тех пор прошли века. Блестящий
Свершили путь Лейб-Казаки,
И бранной славою горящий
Лейб-Эскадрон шел впереди.
Покорный сын Руси державной –
В Голландском, Прусском ли краю,
В войне отечественной славной,
В кровавом Лейпцигском бою...
На поле Фершампенуаза,
Стремясь к Дунайским берегам,
В снегах, где Гельсингфорс и Ваза,
В походах к гордым полякам –
Везде султан твой белоснежный
Над морем реял киверов,
Рубил ты, теша дух мятежный,
Старинной саблею дедов...
В кровавых отблесках сражений
Алел мундир. В дыму, в пыли,
Носился ты, как смерти гений,
И страшный гик звучал вдали.
Но и в Париже, и в Тильзите,
И в Петербурге на смотрах
Ты также был прекрасен в свите,
Как и на Лейпцигских полях!
Сам государь любил у трона
Лейб-казаков бородачей,
И Сотню – дочь Лейб-Эскадрона,
Назвал он гордостью своей.
Ура, наш полк, родной, бессмертный!
Ура, наш старый Эскадрон!
Ура, друзья! Пусть клич победный
Вернет нам быль седых времен!              

Старая солдатская песня

Не туман ли  за морем тучкой поднялся?
Не туман, не дождичек, то орел взвился!
Ай, да люлишеньки, ой, люли, люли,
Не туман, не дождичек, то орел взвился!

Белый, как лебедушка, ясный наш сокол,
Он полки российские в Турцию отвел.
Ай, да люлишеньки, ой, люли, люли,
Он полки российские в Турцию отвел.

И пришедши в Турцию, прежде, чем палить,
Пушечки, мортирушки стали наводить.
Ай, да люлишеньки, ой, люли, люли,
Пушечки, мортирушки стали наводить.

Взять ли город приступом, али крепость брать,
Русскому солдату не учиться стать.
Ай, да люлишеньки, ой, люли, люли,
Русскому солдату не учиться стать.

Всюду уважение, всюду нам почет,
Всяк встречает с радостью: «Армия идет!».
Ай, да люлишеньки, ой, люли, люли,
Всяк встречает с радостью: «Армия идет!».

Аллаверды

С времен, давным давно забытых,
В преданьях Иверской земли,
От наших предков знаменитых
Одно мы слово сберегли.

В нем наша удаль и начало,
Товарищ, счастья и беды,
Оно всегда у нас звучало:
Аллаверды, аллаверды!

Аллаверды – Господь с тобою,
Вот слова смысл, и с ним не раз
Готовился отважно к бою
Войной взволнованный Кавказ.

Ходили дружно к схваткам новым,
Не ожидая череды,
Хвала погибшим, а здоровым –
Аллаверды, аллаверды!

Нам Царь – Отец, нам мать – Россия,
Семья родная – наш народ.
И эти истины святые
Хранит кунак из рода в род.

Когда ж досуг Кавказа теша,
Простор даем мы бурдюкам,
В кругу веселья азарпеша
Несется быстро по рукам.

Неугомонно ходит чаша,
И вплоть до утренней зари
Несется голос тулумбаша:
Аллаверды, аллаверды!

Одной природой мы богаты,
Но как и в прежние века,
У нас под кровлей каждой хаты
Есть уголок для кунака.

Нам каждый гость дается Богом.
Какой бы ни был он среды,
Хотя бы в рубище убогом –
Аллаверды, аллаверды!

Когда же гость – Отец Державный,
Земному солнцу кто не рад!
Поднимутся на тост заздравный
Эльбрус, Казбек и Арарат.

И грянем дружно всем Кавказом
На все наречья и лады,
Единым словом, одним разом:
Аллаверды, аллаверды!

Теперь не то, на светском бале,
Где этикет нас поборол,
Не слышно больше в шумном зале
«Аллаверды» и «якши-ол».

У нас у всех одно желанье –
Скорей добраться до Москвы,
Увидеть там коронованье
И спеть Царю «Аллаверды!».

«Где раз поднят русский флаг, там он больше не должен опускаться».
Император Николай I

Цусима
        
И вот зашумели восточные воды,
Седой буревестник кричит...
Привет тебе, грозное Желтое море!
Чу! Выстрел далекий гремит...
- Не флот ли Артура? – Взгляни! «Петропавловск»,
«Полтава», «Победа», «Баян»...
- То старый Макаров идет нам навстечу,
Салют отдает «Ретвизан».
Безумная греза! Уж гордо не грянет
Огонь из ее амбразур...
В развалинах дымных кровавою раной
Зияет погибший Артур...
Смелей же, смелее! Вперед!
К безвестным утесам враждебной Цусимы,
В зловещий Корейский проход.
Разбиты, истерзаны, кровью залиты
Грот-мачты, лафеты, рули,
Ни стона, ни звука... В могильном покое
Недвижимы спят корабли...
Свершилось!.. На дне ледяном океана
Былые красавцы лежат,
И чуда морские – акулы и спруты
На них в изумленьи глядят...

*  *  *

Спите, орлы боевые!
Спите с спокойной душой!
Вы заслужили, родные,
Славу и вечный покой.

Долго и тяжко страдали
Вы за Отчизну свою,
Много вы горя видали,
Много легло вас в бою.

Ныне, забывши былое,
Раны, тревоги, труды...
Вы под могильной землею
Тесно сомкнули ряды.

Спите ж, орлы боевые!
Спите с спокойной душой!
Вы заслужили, родные,
Славу и вечный покой.
                                                                                              

Александру Павловичу Кутепову

На склоне широком Галлиполи,
Где цепь убегает холмов,
Чужою землею засыпали
Последних российских бойцов.
Рука же родная им сделала –
Заснувшим неведомым сном –
Из камня и мрамора белого
Курган, осененный крестом.
И часто пред ним собиралися
И Богу моленье несли
Все те, кто на страже осталися
Знамен и российской земли...
Овеян церковным курением,
В венках от родимых частей,
Вознесся он грозным видением
Для недругов русских людей.

И верим мы, вечные странники,
Мы верим, что честь сохраним,
И Родине нашей – изгнанники –
Родные знамена сдадим.
И сколько бы терний ни сыпали,
Мы будем тверды, как гранит.
Мы помним, что там, у Галлиполи,
Наш памятник гордый стоит...

В музее корпуса
Основателю музея – ген. Б.В. Адамовичу

Вхожу в музей, и старина седая
Суворовских развернутых знамен,
Из тлеющего шелка вырастая,
Встречает славою былых времен.
Под сенью их – кадетские знамена:
Симбирцев – слева, справа – полочан,
И под гербом стеклянным медальона
Частицы знамени хранятся киевлян.
Бывают дни, и Полоцкое знамя
Выносится в кадетские ряды...
Горит тогда в рядах восторга пламя,
У знамени – и верность, и цветы.
Вот бюст и книги князя Константина,
Зовущие к добру и красоте.
И кладбища кадетского картина
С ветвями верб, склонившихся к плите.
Вот стол, как жертвенник, с венком терновым,
За ним Корнилов отдал жизнь свою,
Когда он шел за жребием суровым
И храбро пал за Родину в бою.
И Врангеля заветные предметы
Размещены заботливой рукой:
Шинель его, фуражка, эполеты,
И масса лент с прощальною строкой.
Но здесь не только храм святого тленья
И дел минувших славные следы.
Хранит музей и первые труды
Идущего на смену поколенья.
И богатырь, глядящий зорко вдаль
(Лепной работы юного кадета)
Как будто видит новую скрижаль
И подвиги грядущего рассвета!

П. Барышев
                                   

                                         
*  *  *

   А теперь вернемся к вклеенной на одной из последних страниц тетради  вырезке из русской эмигрантской газеты, о которой  говорилось в самом начале этого комментария.
   К сожалению, мы не знаем ни названия газеты, ни даты публикации.  Неизвестны нам и некоторые из упомянутых в ней имен. Однако все это не мешает понять, о чем и о ком идет здесь речь, а само содержание  публикации  представляет несомненный интерес для современного читателя. Потому воспроизведем ее полностью.  

«Письма в редакцию
СУДЬБА ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

   Многоуважаемый Марк Ефимович!
   Не откажите в любезности поместить в Вашей газете мое разъяснение Д.Ф. О’Конору. В своем ответе С.Войцеховскому от 22 января Д. О’Конор пишет, что в советских источниках нигде нет подтверждения убийства царской семьи.
   Г-н O’Конор ошибается.
   В Смоленском архиве ГПУ есть следующая телеграмма от 21 июля 1918 года:
«Совершенно секретно
т. Рубинштейну, зав. опер. части См. Губ. Чека.
   Получена телеграмма Сафарова. Николай Романов и семья расстреляны в Екатеринбурге по приказу ЦИКА.  Ф.Дзержинский».
   Эта телеграмма была в зеленой папке Опер. отдела с пометкой «секретная информация», в ящиках 1918 года. Эту телеграмму мне показал в мае 1945 г. служащий этого архива с 21 ноября 1921 г. до мая 1945 г. г-н А.Э.
   Архив Смоленского ГПУ попал полностью в руки немцев в конце июля 1941 года и был ими широко использован. В мае 1945 г. он перешел в руки американцев в Баварии   (3-я армия). Я провел 8 или 9 дней с этим архивом, разбирая 1918-1922 годы.
   Между прочим, я там нашел «Новости ВЧК» и «Красный меч» - газеты для служащих Чека. В «Новостях ВЧК» в 1919  был  некролог Я.Свердлова, где было сказано, что он дал мудрое решение расстрела бывшего царя и его семьи.
   Впоследствии этот архив попал во Франкфурт, а позже в США. К сожалению, этот архив до сих пор засекречен, 1918-1921 годы на 100%, другие годы на 90-95%. Думаю, что это сделано, чтобы не портить отношения с СССР и скрыть ужасы военного коммунизма, коллективизации и ежовщины.
   Содержание этого архива, конечно, известно многим немцам, включая генерала Гэлена, а также американцам, работавшим в этом архиве (как профессор М. Файнсод), очень надеюсь, что эта телеграмма сохранилась.
   Хочу еще добавить, что в своем дневнике Л.Троцкий передает свой разговор с Я. Свердловым, который произошел через несколько дней после падения Екатеринбурга в 1918 г. Троцкий спросил Свердлова: «Что случилось с царем?». Свердлов ответил, что царь и семья были расстреляны. «Все?» - спросил Троцкий. «Да», - ответил Свердлов.       
   Также Н.Крупская написала в своих воспоминаниях следующее: «Чехословаки подходили к Екатеринбургу, где был арестованный Николай, 16 июля  мы его расстреляли со всей семьей».
В заключение хочу отметить, что многие «царевичи» и «царевны» из американских сказок часто говорят о царских миллионах, которых никогда не было за границей.
  

Уважающий Вас                                    Кн. А.Щербатов».

   Вероятнее всего, автор этого письма в редакцию русскоязычной эмигрантской газеты – князь Алексей Павлович Щербатов (1910-2003), потомок двух старинных дворянских родов России – князей Щербатовых и Барятинских. 10-летним мальчиком он покинул Россию, жил во многих странах Европы, затем – в США, служил в американской армии, в наши дни был предводителем Русского Дворянского собрания в Америке.
   Даты, на которые ссылается  князь Щербатов, позволяют сделать вывод, что оно написано во всяком случае после 1945 года. Где, при каких обстоятельствах знакомился он с архивом, вывезенным немцами из Смоленска?  Возможно, находясь в составе американских оккупационных войск в Баварии, куда, по его словам, был вывезен этот архив.
   Интересно то, с какой дотошностью разбирает Алексей Павлович вопрос о судьбе царской семьи, хотя со времени трагедии в Екатеринбурге прошло уже столько лет...  Но  в том-то и дело, что вопрос этот и в 40-е годы, и позже все еще оставался актуальным для русских эмигрантов первой волны. Отчасти это объясняется появлением  мифических «царевичей» и «царевен»,  претендовавших на наследование русского престола. Как известно, в среде самой русской эмиграции не было на этот счет единого мнения, многим хотелось верить в чудесное спасение кого-то из детей Романовых. Князь Алексей Щербатов относился, по всей видимости, к тем, кто иллюзорным надеждам предпочитал суровую правду, подкрепленную документами. Скорее всего, в поисках именно таких  документов он и изучал в 1945 году Смоленский архив за 1918-1922 годы.
   Того же подхода придерживалась, очевидно, и Мария Кузминишна Легкова, иначе газетная вырезка с письмом князя Щербатова не оказалась бы в тетради, адресованной ее сыну.

   И совсем уж последнее. Короткая записка на обратной стороне календарного листка, быть может, случайно вложенная в тетрадь, тоже оказалась ксерокопированной, и, хотя она не имеет прямого отношения к содержанию тетради, не прочесть ее невозможно.

«От Юры Б. письмо, что Алешу не пускают из корпуса.
 12. ХII. 1942 р.х.  Одиночество. Читаю Мережковского.
Алеша 12. ХII. послал телеграмму, что будет дома на этой неделе».

   Казалось бы, что такого! Чужая, далекая жизнь. Но из каких-то трех строк складывается  щемяще-точная картинка: 12 декабря 1942 года от Рождества Христова, где-то в Сербии  русская женщина Мария Кузминишна Легкова ждала сына Алешу на рождественские каникулы и, скрашивая одиночество, читала Дмитрия Мережковского, такого же русского эмигранта, как она сама. (Уж не о Христе ли и Антихристе?)
   И рядом с этой запиской понятнее становится еще одно стихотворение, помещенное на последних страницах. Стихотворение, что называется, «не в тему», к тому же, написано явно не рукой Марии Кузминишны. Возможно, его вписал в тетрадь сам Алексей.

В сочельник

На небе звездочка зажглась,
Как будто Божия свеча.
В душе тревога улеглась,
Молитва сердца горяча.
И мысль несется к светлым дням,
Когда нас мать своей рукой
Вела к мерцающим огням
Перед иконою родной.
Поникнув горестным лицом,
Она молилася о нас,
А мы за ней полукольцом
Сияли блеском детских глаз.
И вот она склонилась ниц,
Как бы под тяжестью креста...
Родная быль родных страниц
В канун Рождения Христа.

ПОСМОТРЕТЬ ФОТОГРАФИИ К ПУБЛИКАЦИИ "ЮГОСЛАВСКАЯ ТЕТРАДЬ"